Василий аксенов и ася пекуровская. Сергей довлатов, дети

Как и положено первой любви, ее финал был трагичен

Эта сводящая мужчин с ума одним только взглядом ленинградская красавица стала первой большой любовью Сергея Довлатова. Она еще много в чем была для писателя первой: и первой женой, и матерью его первого ребенка. Но Ася Пекуровская ушла, и Довлатов так и не смог с этим смириться.

Первая красавица

Она слыла главной красавицей ленинградского университета. Как и москвичка Белла Ахмадуллина, Ася Пекуровская обладала яркой, слегка экзотической внешностью – брови вразлет, миндалевидные глаза со «стрелками», копна темных волос. Такая ленинградская Анук Эме. За ней ухаживали многие. «В то время мы осаждали одну и ту же коротко стриженную миловидную крепость, - вспоминал будущий нобелевский лауреат Иосиф Бродский. - Осаду эту мне пришлось вскоре снять и уехать в Среднюю Азию. Вернувшись два месяца спустя, я обнаружил, что крепость пала».

Да, крепость пала под напором Довлатова. Он не был красавцем, но тоже был звездой ЛГУ – огромный (метр девяносто четыре!), с бархатным голосом и внимательными глазами. Невероятно обаятельный (о таланте его говорили меньше, чем об этом самом обаянии), душа компании, особенно той, где можно выпить. Как они с Асей сошлись? Непросто. Это было притяжение противоположностей: оказавшись рядом друг с другом, они не флиртовали, не кокетничали, а обменивались бесконечными колкостями.

Ревновал ко всему Ленинграду

Пекуровская называла Довлатова «разбитой параличом гориллой, которую держат в зоопарке из жалости ». Он не оставался в долгу, ревнуя ко всему Ленинграду. «Я боялся ее потерять , — писал Сергей Довлатов в «Филиале», — Если все было хорошо, меня это тоже не устраивало. Я становился заносчивым и грубым. Меня унижала та радость, которую я ей доставлял».

Он, конечно, хотел ее приручить. Но приручить Асю было непросто – можно сказать, вообще невозможно. Довлатов залез в долги, тратя все сбережения на цветы, подарки и рестораны («Всерьез планировал ограбление ювелирного магазина», — писал он в «Чемодане»). Потом позвал замуж. Пекуровская отказала. Он не сдавался, и предложил пари – надо выпить бутылку водки из горла. Если Ася не сможет (а он был уверен, что не сможет), пойдет в ЗАГС как миленькая и станет «гражданкой Довлатовой».

Ася выпила эту чертову водку. Выпила, побледнела, и упала в обморок. По условиям спора она была свободна – но замуж за Довлатова зачем-то все равно вышла. В 1960-м году.

Латиноамериканские страсти

Официально их брак продолжался восемь лет, в действительности – лишь несколько дней. Ася ушла от Сергея к Василию Аксенову – красавцу, стиляге, и тоже звезде. Говорят, их роман с Аксеновым начался еще до свадьбы. Довлатов, конечно, не мог смириться. Он, как герой какой-нибудь латиноамериканской оперы, пытался наложить на себя руки, или хотя бы застрелить свою Дездемону – причем из охотничьего ружья. Он совсем забросил учебу, и налег на выпивку. Его отчислили из института, и Довлатов сам наложил на себя епитимью – ушел в армию, устроившись охранником зеков в лагере особого назначения (про это была написана «Зона», но это уже совсем другая история).

Это, впрочем, не значит, что история Аси и Сергея закончилась.

Неожиданный поворот

Они еще встречались не раз – и одна из этих встреч имела неожиданное продолжение. Пекуровская забеременела – спустя два года после официального развода с Довлатовым, спустя почти десять лет после их разрыва. «Я помню, что простыла, сидела дома. Пришёл Сергей меня навестить. Тогда всё и случилось», — вспоминала она.

Когда Довлатов узнал об этом, решил, что может все-таки удержать Асю, привязать ее, наконец. «Если ты возвращаешься ко мне, я признаю ребёнка, — сказал он — Если не возвращаешься – не признаю». Возвращаться Пекуровская не собиралась.

Со своим отцом Маша (такое имя получила девочка при рождении) увиделась только на похоронах. Больше того, она даже не знала, что ее папа – «тот самый» Сергей Довлатов. Пекуровская с дочерью эмигрировали в Америку, Сергей остался в России, и у каждого была своя жизнь – тем более, что к тому времени у Довлатова была новая муза, и даже новая дочь от новой музы…

…Для писателя Ася Пекуровская так и осталась неверной и жестокой femme fatale, роковой женщиной, «поломавшей» ему жизнь, о чем он неоднократно писал и всем рассказывал. Для своей бывшей возлюбленной Сергей остался «артистическим разгильдяем», гениальной «ошибкой юности». «Довлатова обидеть легко, но полюбить не так-то просто», — писала она в своей книге. Тем не менее, именно она, Ася Пекуровская, «ленинградская Анук Эме», была его первой любовью, первой женой, первой музой – и еще много чем. Без нее Довлатов, возможно, был бы не таким мизантропом и циником – но разве не эти качества сделали его гением?

Двадцать пять лет назад, в августе 1990 года, не стало Сергея Довлатова. После его ухода появилось множество мемуарной литературы, касающейся не только творчества и личности писателя, но и его отношений с представительницами прекрасного пола, коих оказалось вполне достаточно, чтобы составить если не донжуанский список, то хотя бы проследить за душевными метаниями не только молодого, но и вполне зрелого Довлатова. К тому же с некоторыми объектами своих сердечных привязанностей писатель состоял в переписке, и, несмотря на запрет его вдовы на публикацию эпистолярного наследия мужа этими дамами, письма, равно как и воспоминания, просочились в прессу, вышли отдельными книгами и не составляют секрета для широкой публики.

Довлатов говорил о себе: «Я предпочитаю быть один, но рядом с кем-то». И рядом действительно кто-то всегда оказывался. Даже на зоне. Если не было конкретной женщины, Довлатов мог нафантазировать себе новую пассию (как в случае с сыктывкарской красавицей Светланой Меньшиковой, которая при ближайшем рассмотрении оказалась не столь прелестна, как на газетной фотографии, в которую, собственно, и влюбился Довлатов).

Впрочем, представим любимых женщин Сергея Довлатова в хронологической последовательности. Первую свою любовь и, думается, в ее лице и первую женщину, Довлатов встретил в университете. Это была Ася Пекуровская, студентка того же филфака, на котором он учился. В отличие от своего возлюбленного, Ася была девушкой хоть и юной, но вполне искушенной не только в житейских делах, но и в амурных. Как позже напишет Довлатов, до тридцати лет для всех своих женщин он оказывался вторым мужчиной в их жизни, и когда кто-то признался, что он у нее третий, потрясенный таким чистосердечным признанием, он сгоряча чуть было не женился.

Пекуровская считалась красавицей. Судя по воспоминаниям современников, да и самого Довлатова, скорее она отличалась стройной фигурой и броскими нарядами, нежели хорошеньким личиком. Оказывается, мнение о том, что мужчины замечают женскую красоту, а не то, как женщина одета, весьма и весьма спорно. Пекуровская крутила Довлатовым как хотела, и в результате сочеталась с ним законным браком, правда, как утверждают не злые языки, а друзья, приглашенные на свадьбу, первую брачную ночь она провела не с законным мужем, а с кем-то из гостей. Остальные пытались увести пьяного Довлатова подальше от дверей, за которыми происходило прелюбодеяние.

В течение кратковременной семейной жизни Ася с регулярностью, достойной лучшего применения, наставляла рога своему избраннику, а когда и вовсе попыталась уйти, он чуть было не пристрелил ее. К счастью, все обошлось: пуля пробила потолок, а целая-невредимая Ася ушла к более успешному на тот момент Василию Аксенову.

Бывшие супруги описали свои страсти-мордасти в практически автобиографических повестях: Довлатов - в «Филиале», где в Тасе нетрудно угадать Асю, а Пекуровская в витиеватом опусе с претенциозным, как она сама, названием «Когда случилось петь С.Д. и мне…» Довлатов у нее похож на разбитую параличом гориллу, руки у него короткие. Обратите внимание - не ноги длинные, а руки короткие. Все, кто хоть раз в жизни видел Довлатова, подтвердят, что руки у него были в полном порядке, а вот ноги росли от ушей.

Расписался Довлатов с Пекуровской в 1960-ом, оформил развод через восемь лет, хотя давно уже жил со своей второй официальной женой Еленой Довлатовой (урожд. Ритман), правда, поначалу в гражданском браке. В 1970-м году Ася родила Машу. Довлатов, может, по пьянке и переспал с Асей, но считал, что Маша не от него. О чем прямым текстом и написал в «Филиале», где влюбленная в Ваню Самсонова (понимай - Васю Аксенова) Тася (которая Ася) беременна вообще от кого-то другого.

Маша впервые увидела своего отца в прямом смысле слова в гробу, прибыв на похороны Довлатова, где мать и сообщила, что это и есть ее отец. А когда через несколько лет, в 2009-м, умер Аксенов, Ася рассказала всему миру, что на самом-то деле отец Маши - Аксенов, а не Довлатов. Говорят, у Аксенова наследство оказалось побольше, чем у Довлатова.

Пока Ася крутила роман с Аксеновым, Довлатов служил на зоне, в местечке с неудобоваримым названием Чинья-Ворык, где увидел в газете «Молодежь Севера» фотографию Светланы Меньшиковой, выигравшей чемпионат Коми АССР по легкой атлетике. И влюбился. Он написал на адрес пединститута, где училась Светлана, два письма. Но ответа не получил. В третьем письме были стихи. Довлатовские. В молодости он нередко грешил ими. Девушка не устояла. И даже с позволения отца приехала к нему на зону. Довлатов писал о ней своему отцу, называя ее Лялькой: «Она нормальная, но мне кажется очень хорошей, так как я привык к плохим людям… Мама видела ее фотографию. В жизни Лялька чуть хуже». Между прочим, одно письмо матери он написал по-армянски, о чем и сообщил отцу, к которому почему-то обращался по имени - Донат. Про Светлану же Довлатов писал: «Светлана неожиданно оказалась чистокровной коми. Но это не страшно, а даже забавно».

Поскольку Довлатов не находился в официальном разводе с Асей, он сообщил об этом обстоятельстве своей новой знакомой. Та, видимо, решила, что он держит ее постольку-поскольку. Переписка, однако, продолжалась, и позже, когда Светлана приехала с подругой в Ленинград и навестила Довлатова, который жил уже с Еленой, Нора Сергеевна, мать Довлатова, сказала ей: «На Севере ты спасла моего сына». Правда, имелся в этом преимущественно эпистолярном романе один казус, о котором Сергей оповестил отца: родители Ляльки написали о том, что она беременна, надеясь, что он женится. «Но ведь для этого нужен, как минимум, половой акт», - совершенно справедливо считал Довлатов, пощадивший при первой встрече невинную девушку и больше не пристававший к ней с ухаживаниями. А письма писал не столько из любви, которую себе нафантазировал, а от одиночества. Чтобы кто-то был рядом. Хотя бы в письмах.

Вообще, довлатовские письма - продолжение его прозы. Не случайно он просит воспринимать их как беллетристику другую свою придуманную возлюбленную - Тамару Уржумову, начинающую актрису Ленинградского ТЮЗ-а, которая летом 1963-го уехала на гастроли в Новосибирск. Двадцатидвухлетний Довлатов писал ей из охраны лагерей теперь уже под Ленинградом. Она просит не писать, он умоляет: «Просто Вы мне очень нужны». Предлагает дружбу - » …как вьетнамский школьник пионерке из ГДР». Диктует ей список обязательной литературы, которую следует прочитать, пишет о театре, о себе. Вновь от одиночества. Чтобы кто-то был рядом. Это была односторонняя влюбленность, сохранившаяся лишь в трогательных юношеских письмах.

В 1965-м году Сергей знакомится со своей второй женой - Еленой. В троллейбусе, вполне банально, а не так, как описывает в своей прозе, скажем, в рассказе «Меня забыл Гуревич», когда обнаруживает в своей комнате невозмутимую особу, которую забыл у него в гостях некто Гуревич. Незнакомка поселяется у автора и становится частью его быта и существования. Все, что пишет о жене Довлатов в своей прозе, далеко от истины. Кроме одного - ее невозмутимости. Лишь невозмутимая женщина с железными нервами способна вынести как довлатовского якобы автобиографичного героя, так и его самого. Железная Елена не столько загадочна, сколько закалена - запоями и загулами мужа, безденежьем, неустроенным бытом, травлей органов безопасности, об эту ее непробиваемость (хотя каких ей стоило нервов подобное спокойствие, знает лишь она сама) разбиваются все прочие женщины, претендующие хоть на какую-то роль в жизни ее мужа. Сергей с Еленой сходились, расходились, но она терпеливо, с сознанием его места в литературе, продолжала набирать его рукописи, родила ему дочь и сына, а после ухода мужа не просто заботилась о его матери, а жила с ней.

В пору очередного разрыва отношений с Еленой, выгнанный отовсюду, где работал, Довлатов переезжает из Ленинграда в Таллинн. Здесь его пригревает случайная знакомая Тамара Зибунова. Она единственная оказалась в тот момент дома, когда Довлатов звонил своим таллиннским знакомым с вокзала в надежде пару дней перекантоваться, пока не устроится на работу.

На работу он устроился легко, а вот поселился у Зибуновой надолго. Она безропотно переносила его пьянки, гостеприимно принимала у себя в доме всех его друзей, и даже под конец родила ему дочь Сашу, которую он практически не видел, потому что вскоре уехал (не без нажима со стороны органов безопасности), сначала в Вену, затем - в США, где воссоединился со своей бывшей женой Еленой, которая вскорости родила ему сына. Но Зибуновой писал письма до конца жизни и сколько мог, помогал, чувствуя свою вину перед ней и перед дочерью. Из Америки он писал Тамаре: «Я тебя по-прежнему люблю и уважаю, и воспоминания о дружбе с тобой - одно из самых горьких, а разлука с тобой - одна из самых тяжелых потерь».

Двадцатитрехлетним фоном, на котором разворачивались любовные драмы Сергея Довлатова, служила его переписка с Людмилой Штерн, женщиной хоть и замужней, но влюбившейся в него с первого взгляда: » Я глаз не могла от него оторвать. Ему было 26 лет, ресницы были какой-то немыслимой длины. Глаза были византийские - длинные и печальные, рот волевой». Это вам не Ася Пекуровская с ее гориллой, разбитой параличом. Первые два года они переписывались, еще живя чуть ли не по соседству в Ленинграде. Потом, на протяжении всей жизни, где бы ни находились. Прямо Чайковский со своей баронессой Фон Мекк.

В начале знакомства Довлатов пригласил Людмилу с мужем на свое первое выступление. Она попросила у него рассказы - почитать. Он дал ей целую папку. И пошло-поехало. Она ему - про литературу. Он ей - и про литературу, и про себя, и про жизнь. Он ищет понимания, ищет близкую душу, кому бы ни писал - Ляльке из Сыктывкара или питерской эрудитке Штерн.

Штерн в своих воспоминаниях многозначительно намекает на имевшие место романтические отношения между ними. Однако внешность ее, надо думать, мало располагала к тому, даже при большом подпитии. Чего не скажешь об интеллектуальных достоинствах этой дамы и ее родословной. Мать Людмилы, Надежда Фридлянд-Крамова, знавала Зощенко, Горького, Шкловского, Маяковского. Разговоры в этой семье велись о литературе и никак не могли не заинтересовать Довлатова, ощущавшего себя у них дома как бы в некоем литературном салоне. Кстати, он и матери Штерн писал письма. И что же, приписывать ему очередной роман? Тем не менее Людмила понимала его как никто другой. Потому и двадцать три года эпистолярной зависимости. Спасибо ей за эту переписку. Семья Штерн, как и Довлатовы, эмигрировала в Америку, где у Сергея появились новые дамы сердца. В частности говорят, что одной из них была и переводчица его книг Энн Фридман, которую ему «навязал» Иосиф Бродский. Неизвестно, как там продвигался роман, но именно благодаря переводам Фридман Довлатов получил прижизненное признание в Америке.

В довлатовской повести «Наши» жена говорит герою:

Твои враги - это дешевый портвейн и крашеные блондинки.

Значит, - говорю, - я истинный христианин. Ибо Христос учил нас любить врагов своих.

Дешевый портвейн в Америке наверняка нонсенс, а крашеные блондинки и там имеются. Одна из них, весьма корпулентная дама, Алевтина Добрыш, повстречала Довлатова в 1984-м году. «Часто во время запоев Сережа был у меня, и его семья знала об этом. Мне звонили и Катя (дочь Довлатова -Р.Е.), и Нора Сергеевна, и Донат Мечик, его отец». Высокие отношения. Ладно, хоть жена Лена не спрашивала, как там Сережа, вышел из запоя? Из последнего не вышел. Умер, можно сказать, на руках Алевтины. Если бы она знала, что предынфарктное состояние не лечится ромашковым настоем, который она искала ночью по всему Нью-Йорку, возможно, Довлатова удалось бы спасти. Но судьба не знает сослагательного наклонения. 24-го августа 1990-го года в Нью-Йорке остановилось сердце Сергея Довлатова. Не выдержало алкогольной зависимости, от которой дважды пытался вылечиться, чувства вины перед дочерью Сашей и ее матерью Тамарой Зибуновой, наверное, и вины перед женой Еленой, а еще тайны своего рождения, о которой узнал буквально накануне смерти и которую всю жизнь скрывала от него главная любимая женщина, его мать Нора Сергеевна Довлатова. Совершенно случайно Сергей обнаружил у матери фотографию незнакомого мужчины, который, оказывается, и был его отцом. Он узнал свою настоящую фамилию и настоящее отчество - Сергей Александрович Богуславский. И ушел. Навечно. Оставшись в литературе писателем с армянскими корнями СЕРГЕЕМ ДОВЛАТОВЫМ.

Роза Егиазарян

В начале сентября к 75-летию Сергея Довлатова на канале КУЛЬТУРА был показан фильм Алексея Шишова и Елены Якович «Жизнь нелегка. Ваш Сергей» (2007).

Странно, что я не видела его раньше. Фильм прекрасно сделан, в нем о Довлатове говорят и его питерские знакомцы по университету - Анатолий Найман, Константин Азадовский, Игорь Ефимов, Самуил Лурье, и его друзья и приятели - Василий Аксенов, Нина Аловерт, Эрнст Неизвестный, Людмила Штерн...

Но главное – нам вживую показывают трех женщин его жизни - Асю Пекуровскую, Тамару Зибунову и Алевтину Добрыш. Жену Лену, с которой Довлатов расходился и сходился, которая звала его в Америку, куда он в конце концов уехал, которая родила ему девочку Катю и мальчика Колю и которая прожила с ним непростые американские годы, - в картине мы не увидим, по-видимому, по причине присутствия в ней женщин-соперниц.

Но мне хватило и трех, чтобы задуматься о роли женщин, «женщины» в жизни Довлатова.
Тема меня заинтересовала еще тогда, когда у нас была дискуссия по поводу Сергея Донатовича с Соломоном Волковым. Вот тогдашнее утверждение Соломона: "Довлатов, конечно, был тем, что сейчас здесь называют словом "мизогинист" (женоненавистник. - И. Ч.). Про своего брата Бориса он говорил, что тот норовит "трахнуть" все, что движется. На самом деле, он говорил это и о себе. И он, и Бродский по их отношению к женщинам были "сатирами".

Я протестовала против такого определения, хотя видела, в отношениях Довлатова к женщинам странность. С одной стороны, он не может без них, о чем говорит и его проза, с другой – пишет о них без лирики, очень иронично и зло, взгляд на «героинь» у него очень трезвый, лишенный романтизма. Так я думала, пока буквально на днях не перечитала повесть «Филиал» (1987), написанную за три года до смерти. Но прежде чем начать о ней говорить, несколько слов о судьбе Довлатова.
Родился в 1941 году в Уфе, мать - армянка, отец – еврей, семья – актерско-литературная, родители развелись.

Учился на филологическом факультете Ленинградского университета, финно-угорское отделение. Занятия не посещал, в университете запомнил «только коридоры», в результате был отчислен.

Но друзей-филологов приобрел, первая любовь была также из студенток-филологинь, красавица Ася Пекуровская.

Служба в армии во внутренних войсках в 1960-х была столь мучительна и катастрофична, что дала толчок писательству. Три года службы «надзирателем» в зоне родили такую же эсхатологичную, беспросветно страшную «Зону».

В 1960-1970-х в СССР Довлатова не печатали. В Эстонии, куда он уехал от беспросветности, его свеженапечатанную книгу «Пять углов» рассыпали по приказу КГБ. Потом была работа в Пушкинском заповеднике, мучительное желание изменить жизнь – бессмысленную, пьяную, не дающую надежды ни на поворот в судьбе, ни на издание написанных вещей.

Отъезд в Америку последовал в 1978-м, к этому времени на родине у Сергея был опубликован один маленький рассказ в журнале «Юность».
В Америке за 12 лет он издал 12 книг. Но что-то не сложилось и тут. В фильме есть его телеинтервью в год смерти. Он говорит, что завел дачу, что ему-де совсем не свойственно, занялся хозяйством, начал что-то мастерить...

Камера показывает по-прежнему крепкого, крупного, высокого и красивого человека, разве что с «ненужным» животиком, с ярким лицом восточного типа, с большими темными глазами. Нет, не сумел сам себя заговорить «дачной идиллией», ушел в черный запой - и сердце не выдержало. Напомню, что писатель прожил всего 49 лет.

Много это или мало?

В повести «Филиал»: «Возраст у меня такой, что каждый раз, приобретая обувь, я задумываюсь: «Не в этих ли штиблетах меня будут хоронить?». Это написано в 45. Шутит? Рисуется? Но вот еще, опять оттуда же: «Мне сорок пять лет. Все нормальные люди давно застрелились или хотя бы спились». Нет, не шутит. У Довлатова все всерьез, в своей прозе он удивительно честен и искренен. Не рисуется. Видно, понимал, что жизнь долгой не будет, как-нибудь нечаянно оборвется.

Читала «Филиал» - и в голос смеялась, невозможно удержаться от смеха, при том что писатель рассказывает нам свои истории с простодушной миной. Но таков его стиль, что после первой фразы неизбежно следует "реприза" - острая, каламбурная, ироничная, заставляющая рассмеяться. А бывает, что как у Гоголя или Пушкина, смех заложен в одной фразе-характеристике: «по виду учащийся юридической или зубоврачебной школы» (ср. У Гоголя «или вышла замуж, или сломала ногу»). Читаю, смеюсь, а сама думаю вот о чем: не был Довлатов веселым человеком, хотя его многие таким запомнили.

В самой сердцевине был он человеком печальным, чтобы не сказать трагическим. Женщине, которая приютила его в Эстонии, Тамаре Зибуновой, уже уехав от нее и своей дочки Саши, он пишет из Америки: «Видно, мне суждено перешагнуть грань человеческого отчаяния».

А вот еще из письма 1978 года:« Как же я из толстого, пугливого мальчика, а затем романтически влюбленного юноши превратился в алкоголика и хулигана?». Думаю, ничего веселого в таком превращении не было. Понятно, что Тамаре он жаловался, хотел, чтобы она пожалела - простила его отъезд, его неучастие в жизни дочери.

С другой стороны, сегодня Тамара Зибунова не склонна романтизировать свои отношения с Довлатовым. С экрана она говорит о том, что Сергей не был ее "героем", «свалился» на нее неожиданно, и она должна была выбирать между вызовом милиции или романом с этим полузнакомым мужчиной, позвонившим ей с вокзала, а затем оккупировавшим ее квартиру. Да, будучи в ударе, был он несравненным рассказчиком, мог загипнотизировать. Но какой женщине понравится, когда живущий рядом «время от времени впадает в тяжелое беспросветное пьянство»?!

Вот еще о Довлатове она же: ему «хотелось быть благополучным», он испытывал «ощущение неполноценности». Не детские ли впечталения развода родителей и жизни вдвоем с матерью оставили в душе мальчика это ощущение? А впоследствии оно могло усилиться от фатальной «невезухи» с изданием его рассказов и повестей. Представляется, что советская издательская система казалась ему непробиваемой, а ряды советских писателей, к которым его никак не хотели причислить, особой богоизбранной кастой.

В Америке, хотя книги его начали переводиться на английский и печататься в хороших издательствах, счастья все же не было.

Иосиф Бродский помог ему напечататься в престижнейшем журнале «Нью-Йоркер» - но и это не принесло полного удовлетворения.

Соломон Волков видит причину неудовлетворенности Довлатова в том, что он не был принят американским читателем, ждавшим от него «бестселлера», и кроме того, ему не симпатизировала университетская элита, создающая интеллектуальные авторитеты.

Мне же кажется, что причина в другом. Американская аудитория не могла до конца понять Довлатова, его своеобразный язык, его юмор, его «катастрофичность». Ему нужны были читатели в России, но там его не знали. Слава писателя на родине началась почти сразу после его смерти, когда был издан «Чемодан» (1991, "Московский рабочий").

Женщина, из чьего дома писателя везли в больницу с инфарктом, звалась Алевтина Добрыш. Простая, ныне совсем не молодая - на два года старше Сергея.

Довлатов, по ее словам, скрывался у нее во время запоя. Жена Лена не держала его дома в этом состоянии, он искал пристанища у подруги. В день смерти Довлатова Алевтина привезла ему от знакомой настой ромашки – у него сильно болел живот.

Потом оказалось, что боль вызвал случившийся инфаркт.
Не знаю, можем ли мы в этом случае говорить о любви, скорее, о жалости - с одной стороны и благодарности – с другой.

Но в жизни Довлатова была любовь, я бы назвала ее первой и последней , ибо, похоже, она исчерпала его эмоциональные силы.

Говорю об Асе Пекуровской. Была она сначала возлюбленной студента-второкурсника, потом женой, сразу после оформления брака ушла от него к Василию Аксенову, в 1973-м эмигрировала в США и сейчас уже более 30 лет живет с мужем-немцем и сочиняет книжки для своих внучек, не говорящих по-русски. Считается, что у ее дочери Маши отец Довлатов, но девочка так и не знала до смерти Сергея, что ее папа живет в Америке.

В «Филиале», чей сюжет основан, как и во всех прочих повестях Довлатова, на реальных впечатлениях, герой-автор - посланный на конференцию славистов журналист,- встречается со своим прошлым. А именно - с Тасей, так он назвал ее в повести. «Вдруг я заметил, что у меня трясутся руки. Причем не дрожат, а именно трясутся. До звона чайной ложечки в стакане». Это герой предчувствует, что сейчас что-то случится. И случается. К нему в номер приходит его первая любовь. Любовь, которую в юности он ощущал как «погибель».

Фазы этой любви последовательно описаны. Познакомившись с Тасей, герой час сидит дома на кровати, ощущая себя глубоко несчастным. О вечере в Павловске рассказано с использованием приема «остранения», когда все предметы кажутся нереальными и незнакомыми. Вот герой с Тасей входят в автобус: «Женщина дремала у окна. На груди ее висели катушки с розовыми и желтыми билетами». Кто постарше, поймет, что это автобусный кондуктор, продающая билеты. Но завороженный Тасей герой ничего не соображает, видит как в первый раз. Следует ночь любви. «Это был лучший день моей жизни. Вернее – ночь. В город мы приехали к утру».

Встречавшие их - реальных - в ту пору на Невском рассказывают, что это была фантастически красивая пара, словно с другой планеты. Видно, так преображает любовь.

Потом Тася разбила герою жизнь, ибо он не мог без нее, а она ускользала; он ревновал, а она искала приключений. В моем сознании возник образ в чем-то схожий с Манон Леско.

А Довлатову, стало быть, досталась роль кавалера де Грие. Правда, сыграл он ее не до конца. Он - вырвался. Ушел. Но вот через много лет она его настигла: «Я не могу уяснить, что же произошло. Двадцать лет назад мы расстались. Пятнадцать лет не виделись. У меня жена и дети. Все нормально. И вдруг...».
А вот о героине: «Таська не меняется. Она все такая же – своенравная, нелепая и безнравственная, как дитя». Если бы не было здесь «как дитя», можно было бы счесть это «отрицательной характеристикой». Но «как дитя» меняет знак. А вот еще: «Вот оно мое прошлое: женщина, злоупотребляющая косметикой, нахальная и беспомощная».

И опять слово «беспомощная» заставляет усомниться в двух первых характеристиках.

И наконец, казалось бы, полная дискредитация героини: «Что плохого я сделал этой женщине – лживой, безжалостной и неверной?»

Обратим внимание на слово «неверной», оно здесь ключевое. И мы еще к нему вернемся. Но вначале приведу абзац, следующий за этой фразой: «Вот сейчас Таська попросит: «Не уходи», и я останусь. И тут я с ужасом подумал, что это навсегда... До самой, что называется, могилы. Или, как бы это поизящнее выразиться, - до роковой черты».

Узнаете Довлатова? Я нет.

Такого, говорящего «до роковой черты», - не узнаю. «До роковой черты» был со своей Манон кавалер де Грие.

Отправился за ней, каторжанкой, в далекую Америку, был вместе с ней в час ее смерти.
Довлатовская Манон ускользнула, не сказала: «Не уходи», ушла сама. В самом конце герой видит Тасю, которую ведет под руку «довольно мрачный турок». Думаю, турок появился тут не случайно. Довлатов злится, ревнует. Турок здесь, как кажется, - обозначение ревности автора...

Вопрос: был ли Довлатов «сатиром», как назвал его Соломон Волков? И не была ли первая любовь писателя настолько иссушающей, что для прочих женщин уже не оставила места? И не было ли чего-то похожего в жизни довлатовского «покровителя», до которого так хотелось ему дотянуться, - Иосифа Бродского?
Перечитайте посвященное М. Б. стихотворение «Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером» - и найдете там, кроме «чудовищно поглупела» и «молода, весела, глумлива», - подводящую некий неистребимый итог строчку: «Ибо время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии».

Нет, не властно время стереть из памяти то, что преследует тебя «до роковой черты». Время в этом случае бесправно и безвластно.

Не знаю, вспомнил ли Довлатов эти стихи, завершая свой «Филиал». Но его концовка очень напоминает концовку стихотворения Бродского. У того: «Я курю в темноте и вдыхаю гнилье отлива».

У Довлатова: «Закурив, я вышел из гостиницы под дождь».

На поверку, тот и другой, Бродский и Довлатов, оказываются пленниками одной – юношеской любви, которая проходит через всю их жизнь.

«Жизнь нелегка. Ваш Сергей» (2007)

Биографию Сергея Довлатова знают все поклонники отечественной литературы. Это знаменитый российский писатель, который прославился благодаря удивительно точным и ярким рассказам и повестям. Он увлеченно работал над словом. Например, добиваясь, чтобы все слова в предложении начинались с разных букв. Удивительный стиль, отсутствие метафор сделали его произведения идеальными для переводчиков, поэтому они полюбились далеко за пределами нашей страны.

Детство и юность

Биографию Сергея Довлатова следует начать с 1941 года, когда он родился в Уфе. Его семья находилась в эвакуации. Великая Отечественная война началась всего два с половиной месяца назад.

Семья у него оказалась интернациональной. Отец - еврей Донат Исаакович Мечик был режиссером-постановщиком в театре. Мать Нора Сергеевна работала литературным корректором.

Когда семья вернулась в Ленинград, отец Довлатова ушел к другой женщине. После этого общение с сыном заключалось только в переписке.

В детстве Сергей был спокойным ребенком. Выделялся своим высоким ростом, но никогда не слыл драчуном. При этом учился посредственно.

Карьера журналиста

После школы в биографии Сергея Довлатова был университет имени Ждановича в Ленинграде, где он учился на факультете литературы и финского языка. Правда, прилежностью не отличался, постоянно прогуливал. Его отчислили со второго курса. В то время ему удалось познакомиться с классиками отечественной литературы того периода - поэтами Иосифом Бродским и Евгением Рейном, прозаиком Сергеем Вольфом, художником Александром Неждановым. Какое-то время входил в творческую богему Ленинграда.

В 1962 году Сергея призвали в армию. Он прослужил три года во внутренних войсках. Непосредственно Довлатов охранял исправительные колонии, расположенные на территории современной Республики Коми неподалеку от города Ухты. Этот опыт был им описан в повести "Зона: Записки надзирателя". Как позже вспоминал Бродский, Довлатов вернулся из армии с ошеломленным взглядом и кипой рассказов. В этой связи он его сравнивал с Толстым, когда тот приехал из Крыма.

Вернувшись на гражданку, Сергей Довлатов, биография которого приведена в этой статье, поступает в ленинградский университет на факультет журналистики. Из-за постоянного отсутствия денег ему приходится совмещать учебу с работой.

Его работа журналистом начинается с должности корреспондента в одной из ленинградских многотиражек. Постепенно он обрастает знакомствами и связями, поступает личным секретарем к писательнице Вере Пановой.

Переезд в Таллин

В 1972 году наступает новый этап в биографии Сергея Довлатова. Он переезжает в Таллин. Тут он продолжает журналистскую деятельность, работает в газетах "Советская Эстония" и "Вечерний Таллин". Параллельно пишет рецензии для журналов "Звезда" и "Нева".

В этот период своей жизни он пытается напечатать свои рассказы, которые уже давно активно пишет. Прибалтийские республики всегда считались более свободными, чем вся остальная территория Советского Союза.

Сборник под названием "Городские рассказы" готовят к печати в издательстве "Ээсти Раамат", но в последний момент весь тираж уничтожают по приказу эстонского КГБ.

В 1975 году Довлатов возвращается в Ленинград. Он работает в журнале "Костер", затем уезжает в Михайловское, где устраивается экскурсоводом в Пушкинском заповеднике. По-прежнему пытается опубликовать хотя бы какие-то свои произведения, но все безуспешно. В результате они выходят в эмигрантских журналах, передаются по рукам в самиздате. Это накладывает отпечаток на биографию писателя Сергея Довлатова. Его исключают из Союза журналистов.

В эмиграцию

Материальные трудности и постоянные преследования вынуждают Довлатова уехать в эмиграцию. К тому же там он рассчитывает опубликовать свои книги. В 1978 году он выезжает в Вену вслед за своей супругой Еленой и дочерью Катей. Оттуда они направляются в Нью-Йорк.

В 1980 году в США он встает у руля газеты "Новый американец", которую печатают на русском языке, ведет эфиры на радиостанции "Свобода".

В Америке у писателя начинается принципиально другая жизнь. Если на родине он не мог опубликовать ни строчки, то в США его сборники рассказов выходят один за другим. Всего в эмиграции Сергею Довлатову, биография и творчество которого описаны в этой статье, удается выпустить 12 книг. К середине десятилетия он превращается в популярного писателя, который печатается в The New Yorker.

Личная жизнь

Биография, личная жизнь Сергея Довлатова складываются непросто. Его отношения с женщинами часто были слишком запутанными, окружающие его считали донжуаном, которого невозможно исправить. В биографии Сергея Довлатова семья всегда была некой условностью. Достаточно упомянуть, что никто из его четверых детей не родился, когда он состоял в официальном браке. Дочь Катя появилась за три года до свадьбы с Еленой, а сын Николай через 8 лет после развода. Другая дочь Мария родилась через два года после развода с Асей, а Александра появилась на свет в гражданском браке с Тамарой.

Официально писатель был женат дважды. Его первую супругу звали Ася Пекуровская. Они состояли в браке с 1960 по 1968 год. В 1970 году уже после их официального развода у них родилась дочь Мария. Она взяла фамилию матери, в 1973 году уехала в США, сейчас занимает пост вице-президента кинокомпании Universal Pictures. С Асей он познакомился, когда был студентом. Многие утверждают, что это была единственная его настоящая любовь.

В 1969 году его женой стала Елена Ритман. К тому времени у нее уже была дочь Екатерина от Довлатова. В 1971 году супруги развелись, оказавшись в эмиграции. При этом в 1981 году у них родился сын, сейчас он живет в Америке под именем Николас Доули.

С 1975 по 1978 год писатель жил в гражданском браке с Тамарой Зибуновой. В 1975 году у них рождается дочь Александра.

В биографии Сергея Довлатова личная жизнь всегда играла большую роль. Об этом можно судить по его произведениям, в которых отношениям уделяется немало внимания, с любовью и теплотой он пишет о дочери Кате.

Смерть

Теперь вы знаете краткую биографию, кто такой Сергей Довлатов. В эмиграции он постоянно трудился, переписывал свои произведения, созданные еще в Советском Союзе.

В 1990 году он скончался в Нью-Йорке от сердечной недостаточности. На тот момент ему было 48 лет. Русский прозаик был похоронен в районе Куинс на кладбище Маунт-Хеброн.

Алкоголизм

Друзья и знакомые, знавшие Довлатова, утверждают, что не последнюю роль в его судьбе и состоянии здоровья сыграл алкоголизм. Причем многие отмечают, что это было распространенное и массовое явление для советских литераторов того времени.

Утверждают, что Довлатов при этом не любил запои, всячески с ними боролся. При этом он признавал власть водки, как пишет хорошо его знавший Александр Генис.

Скульптор Эрнст Неизвестный писал, что пьянство Довлатова было сродни самоубийству.

Это было темное русское пьянство, которое здорово, здорово отражено в песнях Высоцкого: «Что за дом притих…», «Все не так! Все не так, ребята». Поэтому какое-то стремление куда-то убежать, а куда бежать? в смерть, у него, конечно, было.

Литературное творчество

Довлатов известен как один из активных участников литературной группы "Горожане", существовавшей в Ленинграде в 60-70-е годы. Она была основана Владимиром Марамзиным, Борисом Вахтиным, Игорем Ефимовым, Владимиром Губиным.

Его работа в Таллине подробно описана в одном из самых известных произведений писателя - сборнике "Компромисс". На протяжении всей своей литературной карьеры писал прозу. Печатать его произведения в Советском Союза отказывались исключительно по идеологическим причинам. За все время ему удалось опубликовать только одну повесть в журнале "Нева" и рассказ на производственную тематику в журнале "Юность" в 1974 году, за что он получил солидные для того времени 400 рублей.

Довлатов оказал большое влияние на русскую культуру. Его произведения, а также биография, не раз становились объектами для спектаклей и художественных фильмов. Так, Михаил Веллер назвал одну из своих автобиографических повестей "Ножик Сережи Довлатова".

В 1994 году в МХТ был поставлен спектакль "Новый американец" по мотивам произведений Довлатова, в котором писателя играл заслуженный артист России Дмитрий Брусникин, ушедший из жизни совсем недавно.

Довлатов на протяжении нескольких десятилетий остается одним из самых издаваемых и читаемых авторов. Вместе с Солженицыным и Бродским он входит в тройку самых издаваемых русскоязычных авторов второй половины XX века.

Сейчас произведения Довлатова переведены на 30 языков мира. Он до сих пор остается единственным русскоязычным писателем, рассказ которого был опубликован в главном литературном журнале Америки The New Yorker.

Книги писателя

В своем завещании Сергей Довлатов категорически запретил публиковать любые его тексты, которые выходили в СССР до 1978 года. Он не позволил их перепечатывать ни под каким предлогом. Его первое изданное произведение называется "Невидимая книга", она вышла в 1977 году.

В 1980 году в Париже были изданы записные книжки под заголовком "Соло на ундервуде". Также его произведения, выходившие при жизни Довлатова за границей, это "Компромисс", "Зона: Записки надзирателя", "Марш одиноких", "Наши", "Демарш энтузиастов", "Ремесло: повесть в двух частях", "Иностранка", "Чемодан", "Представление", "Не только Бродский: Русская культура в портретах и анекдотах" (в соавторстве с Марианной Волковой), "Записные книжки", "Филиал".

На родине все его произведения выходили уже после его смерти. Первой стала повесть "Заповедник", которая увидела свет в Ленинграде в 1990 году.

Скопируйте код для вставки в свой блог:

...Я выдержала экзамен: написала слово «коридор» без двух букв «р», как и положено, и была принята на работу в должности подчитчика...
Читать полностью > > >

Елена Довлатова о себе и немного о Довлатове.

Елена, долгий, длинный путь в иммиграцию... Начало жизни, год рождения, место рождения... Расскажите о себе.
Я родилась перед войной, в Ленинграде. Когда война началась, мой отец пошел добровольцем на ленинградский фронт, в морскую пехоту. Он был моряком, тогда, дальнего плавания. После войны, заслужив награды, став инвалидом. Он перестал плавать за границу, - ему закрыли то, что называется «визой». Больше никогда он не плавал.
Он работал в Балтийском пароходстве, по-прежнему, как и начал свою работу.
После войны, я в совершенно нормальное время поступила в школу, в 7 лет. Закончила ее, как и многие.

Там же в Ленинграде?
Там же в Ленинграде. Я уже - не первое поколение ленинградцев. Мой отец родился в Ленинграде, я родилась в Ленинграде, и моя дочь тоже родилась в Ленинграде. Потомственные мы, собственно, ленинградцы.
Я до сих пор не могу привыкнуть говорить Санкт-Петербург, потому что я родилась и выросла, в общем, в Ленинграде. И покинула его, когда он был Ленинградом.
Закончив школу, я сначала работала, нигде по-долгу не задерживаясь. У меня странные были работы.
Потом, в какой-то момент, когда мне было уже достаточно много лет, юность моя заканчивалась, я познакомилась, встретилась с Сергеем Довлатовым. Познакомилась с его мамой. Она выяснила, что я грамотная, и предложила мне пойти работать вместе с ней в корректорскую, при типографии Володарского.
Это огромное было здание на Фонтанке, в центре города нашего, Ленинграда. Было издательство, Лениздат называлось. К нему примыкало старое здание, в котором размещалась типография.
Я выдержала экзамен: написала слово «коридор» без двух букв «р», как и положено, и была принята на работу в должности подчитчика. То есть, не настоящего корректора. Я должна была следить глазами по бумаге, с тем, чтобы текст, который читал корректор, соответствовал оригиналу.
Я проработала там достаточно долго. За это время Сергей вернулся из армии, отслужив свой срок, все 3 года. Потом у нас родилась дочь Катя. И мы продолжали жить все в том же старом здании на улице Рубинштейна, где сейчас висит мемориальная доска Сергею Довлатову.
Но через какое-то время, так сложились обстоятельства, наша семья разделилась. Мы с дочерью уехали в иммиграцию.

Какой это был год?
Это был 1978-й год.
В 1978-м году, 1-го февраля, мы улетали из ленинградского аэропорта в Америку. Мы ехали по Толстовскому фонду, который держал немножко дольше людей, почему-то, в этот период ожидания виз на Америку. И через 4 месяца, пробыв, как и всем положено иммигрантам, мы приехали в Америку в день рождения моей дочери. Нашей дочери Кати - 6-го июня 1978-го года.
Нью-Йорк поразил нас архитектурой, громадностью. Нас поселили в отель в центре города, который тогда был не очень..., ну выглядел иначе. Он не казался таким презентабельным, как сейчас. Отель назывался Latham. В первый или второй день, я уже не помню, мы с одним нашим знакомым пошли получать деньги. У него был чек. Ему выписал знаменитый коллекционер Кастакис чек на 250 долларов. Немыслимая, совершенно, сумма. И мы не знали, что с чеком делать, естественно.
Какие-то вопросы мы, не зная английского, пытались задавать прохожим на улице. В общем, мы от отеля Latham (на 28-й, по-моему, он улице был, ближе к 5-й Авеню) прошли пешком до Уолл стрит.

Это, примерно, час ходьбы.
Это было больше, чем час. И жара стояла совершенно дикая.
Моя дочь натерла ноги. Мы хотели купить ей что-то такое, взамен обуви, что-то мягкое и необременительное. И я помню беспомощность и невероятность того, что происходило. Мы заходили в какие-то магазины... Как ни странно оказывалось, что мы заходили в магазины, которые продавали оптом. Мы могли купить ей тапочки, но обязательно надо было купить дюжину, как минимум.
Отправились, естественно дальше, но уже не стали рисковать, а сели в метро. Не зная английского, мы пытались выяснить, в какую сторону и каким номером поезда нам надо ехать. И здесь, впервые, мы столкнулись с доброжелательностью обыкновенного американского пассажира. Нас взяли за руку, завели в поезд, каким-то образом невероятным поняли, куда нам надо, завели в вагон, и передали на руки людям, которые уже были в этом поезде.
Таким образом, мы добрались до своего отеля опять-таки. И оказались, в общем, уже дома.
Должна сказать, что пока мы были в замечательной стране Италии, под Римом, а потом в самом Риме, я как-то не чувствовала себя, все равно, на месте. А вот, приехав в этот ужасный, огромный и непонятный город Нью-Йорк, я почувствовала себя дома.
Нью-Йорк отличался от Ленинграда. Не было привычных улиц под номерами, архитектура совершенно другая, - огромные здания. Мы казались себе рыбками в аквариуме, на дне, как-то находясь там. Самолеты летали где-то в совершенной высоте, приходилось задирать голову.
Но, тем не менее, я почувствовала себя дома, - это был конец пути.
Естественно, сразу же встал вопрос о том, как мы должны устроиться уже здесь на месте. Мы начали искать знакомых, созваниваться и пытаться найти себе работу. Я использовала все возможности, которые мне были доступны, информативные, из Ленинграда еще. Естественно, я обратилась к Роману Гулю в его журнал, «Новый журнал». Он был тогда редактором, но у меня не вышло ничего с этим журналом. Оказывается Пирова победа, должна была писаться, опять же, с одним «р». Это не понравилось, почему-то, Роману Гулю. Он сказал: «Это Вы уж нам оставьте».
Потом я пошла в «Новое Русское Слово», и, как ни странно, довольно быстро была принята на работу. Через 2 месяца я оформила, как-то, все эти дела. Я уже определила дочку в школу, нашла квартиру через знакомых. Пошла работать в «Новое Русское Слово».

А в «Новом Русском слове» о том, что есть такой Сергей Довлатов в Ленинграде, и Вы его супруга?
Кто-то уже знал, да. Во-первых, я с этим столкнулась уже в Италии, когда мы еще искали квартиру в Италии, еще живя в гостинице. Тот человек, я не знаю, брокер, маклер. То есть человек, который нам предложил квартиру, в которую мы въехали в Италии, узнав случайно мою фамилию, закричал: «Я читал, читал Довлатова, как же, я знаю Сережку!»

Он был широко известен, Довлатов, до 1978-го года в России?
Нет... Ну как, он был известен каким-то образом, но, в общем-то, не настолько, сколько экземпляров могла взять пишущая машинка. Это все было в рукописях, публикаций никаких не было. Поэтому, такие настоящие его публикации произошли, когда он еще жил в Ленинграде, но во «Времени и мы» и в «Континенте».
Это вот были заграничные публикации. Таким образом, люди, которые имели доступ к ТАМ-издату, они, конечно, это имя могли узнать.
Сами понимаете, какое количество этих людей было.

Как вы объединились? Когда он приехал?
Мы встретились через год. Мы с дочерью вылетели 1 февраля из Ленинграда 1978-го года, а 24-го февраля 1979-го года Сергей со своей матерью прилетели из Вены в Нью-Йорк.
Мы его встречали. Он приехал, когда я полгода уже, примерно, работала в «Новом Русском Слове». Он уже меня воспринимал, как американскую жительницу.

Вы здесь уже тогда жили, в этой квартире, где мы сейчас находимся?
Нет. Первая наша квартира была квартирой под крышей, в совершенно частном доме. Дальше, здесь же в Квинсе, но в районе Флашинг, на 147-й улице. У русского хозяина, но из галицийцев. Он с Белой армией сюда пришел.

А сюда когда Вы попали?
Сюда мы приехали, когда вся семья уже была в сборе, полностью. Мы сначала жили по другую сторону, на параллельной улице. В доме с точно таким же номером, но квартира была на первом этаже. А потом мы расширились, увеличили свою жилплощадь, и переехали в эту квартиру.

Когда Сергей Довлатов обедал на кухне, он именно за этим местом ел, или за противоположным?
Стол стоял только здесь у нас, с самого начала у нас так было, что стол стоял здесь, с этой стороны. У нас никогда не было другого стола, кроме письменного.

У него было место какое-то за кухонным столом?
Да, у него было место за кухонным столом. Вон там, в том углу.

То есть, противоположное от вашего?
Да, там было его место. Ну, за этим столом довольно много народу сидело. Постепенно стол отодвигался, и на этой маленькой кухне собиралось человек 12 или больше. Все садились тесно вокруг стола. Были такие оживленные посиделки.

Когда Сергей Довлатов создал «Новый Американец», Вы не потеряли работу в «Новом Русском Слове»?
Я потеряла работу, когда «Новый американец» вышел. Первый номер «американца» вышел, я не помню, сколько вышло номеров, но обстановка для меня была очень трудной в газете «Новое Русское Слово». Во-первых потому, что «Новый американец» конкурент, естественно, русской газете, которая была единственная русская газета. Ну, и к тому же, муж стал главным редактором. Естественно, мне создали условия, при которых я предпочла уйти, почти по собственному желанию.

Сейчас Вы работаете в этой же области?
Я уже не работаю в этой области. Я на пенсии, чему очень рада. Я умею, люблю отдыхать, и у меня это получается. Я не работаю. У меня есть один единственный заказчик, которому я печатаю тексты. Он не профессиональный писатель, и мой сосед. Вот это все, что у меня осталось от предыдущей, довольно разнообразной практики.

Ваши ощущения вот в эту минуту, душевные?
Я испытываю душевный подъем.