Последний кошевой атаман. ​Канонизирован последний атаман Запорожской сечи Петр Калнышевский

С Петром Калнышевским связано не только возведение церквей в густозаселенной Гетманщине, но и обустройство христианских святынь в степной пустыне Запорожья, заселяемой его стараниями православным людом. Именно благодаря ему в Запорожском крае впервые возникла упорядоченная церковная организация, распространившая свою духовную власть далеко вглубь некогда бывшей кочевнической степи.

Чтобы сполна оценить величину благодеяния Петра Калнышевского в отношении Православия, нужно иметь в виду, что его деятельность разворачивалась во время секуляризационных реформ Екатерины II, лишивших Церковь значительной части имущества и поставивших духовенство под жесткий контроль государства.

В биографии последнего кошевого много неясного, особенно слабо освещен источниками ранний период его жизни. Очень может быть, что Петр Калнышевский происходил из священнической семьи. Именно происхождением из священнической семьи можно объяснить то особое пристрастие к строительству церквей и дарению православным храмам дорогих вкладов, а также знание богослужебных тонкостей, которое отличало его от многих других запорожских кошевых атаманов. Судьба распорядилась так, что Петр Калнышевский не стал священником, как его родной брат Семен, а вслед за старшим братом, Андреем Калнышем, пошел на Запорожскую Сечь.

Имя Петра Калнышевского появляется в документах архива Коша Запорожской Сечи с начала 50-х годов XVIII в., когда он занимает высшие старшинские должности. Сначала был военным есаулом, который отвечал за состояние и организацию войска, затем — военным судьей, то есть третьим лицом после кошевого атамана, которое входит в состав Коша (запорожского правительства). С 1762 гг. — он короткое время был кошевым. И, наконец, в 1764-1775 годы Петр Калнышевский — бессменный кошевой атаман, с того времени он становится самым влиятельным и богатым человеком на Сечи. Причем возрастание его власти и богатства изначально было связано с щедрыми вкладами, вносимыми в православные храмы.. Он руководит Запорожской Сечью в течение десятилетия, предшествовавшего катастрофе — окончательному уничтожению российским царизмом Запорожской Сечи. Как военный деятель Петр Калнышевский принимал активное участие в русско-турецких войнах 1735-1739 и 1768-1774 годах, отличился вместе с запорожцами при взятии Очакова, Кинбурна, Бахчисарая, Хаджибея и др. Заслуги Петра Калнышевского неоценимы. За время руководства Сечью, он создал на ее землях мощную сельскохозяйственную экономику, сохранил для Украины выход к Черному морю, способствуя распространению украинского экономического присутствия в запорожских степях. За 10 лет кошевого атаманства Калнышевского появилось в Запорожье 45 новых сел, 4000 хуторов земельщиков, в которых до 1775 года было населения около 55 000 человек.

Покровская церковь в Ромнах. 1764 р. Построена на средства П. Колнышевского

А еще кошевой атаман уделял большое внимание развитию культуры и духовности. За его счет были построены более 30 православных храмов, в частности, церкви в Лохвице, в Межигорском монастыре, в Ромнах, в его зимовнике (ныне село Петриковка). В годы его пребывания кошевым атаманом Кош финансировал строительство Троицкого собора в Самаре (теперь Новомосковск) и в селах Поорелья (Могилев, Бабайковка, Личкивка, Гупаловка и др.). При монастырях и церквях действовали школы и госпитали для обездоленных. Троицкому собору Калнышевский подарил величественное Евангелие полметра высотой, 32 см шириной, и оно в то время стоило 600 рублей золотом. Сейчас это Евангелие находится в Роменском краеведческом музее. Строительство церкви Святой Троицы в родном селе Пустовойтовка Петр Иванович начал летом 1773 года. Ее возведение, вероятно, уже не имело таких оснований социального престижа, как создание храмов в Лохвице и Ромнах. Если строительство церквей в Лохвице, Ромнах и Пустовойтовке обуславливалось частным интересом Петра Калнышевского и производилось на его личные средства, то оказываемое им содействие Киево-Межигорскому Спасо-Преображенскому монастырю было связано со служебным долгом, поскольку Войско Запорожское Низовое с конца ХVII века выступало в роли ктитора этой обители. Как и прежние кошевые атаманы, Калнышевский продолжал оказывать большую материальную поддержку Межигорью. Однако отношения с межигорскими иноками сильно разладились после того, как Калнышевский при содействии Григория Потемкина убедил Синод возвести начальника сечевых церквей отца Владимира Сокальского во архимандрита. Из-за этого Киево-Межигорский монастырь утратил духовную власть над Запорожьем, а вместе с тем потерял и большую часть своих доходов.

Соборная площадь в Лохвице (картина В. Журавлева)

Как предводитель Войска Запорожского, Петр Калнышевский инициировал строительство большой церкви на Никитином перевозе (ныне г. Никополь), где планировалось обосновать новую Сечь. Однако, из-за протеста турецкого правительства, строительство Сечи на Никитином перевозе не было осуществлено. Поэтому и проект новой церкви остался нереализованным.

Дорогие дары жертвовались Петром Калнышевским и в сечевую церковь. До сего времени сохранилось только одно из них – Евангелие на александрийской бумаге “московской печати” с богатым окладом. Возведение церквей и щедрое пожертвование даров в православные храмы способствовали укреплению авторитета Калнышевского среди запорожского казачества, а также стало хорошей рекомендацией для российских властей.

В 1763 году правительство Екатерины II, недовольное тем, что на Запорожье атаманы избираются, а не назначаются имперской властью, выступило против избрания Калнышевского и заставило его отдать булаву прежнему кошевому Григорию Лантуху. Но впоследствии отношение центральной власти к нему изменилось; 10 марта 1765 года глава Малороссийскої коллегии Петр Румянцев в письме к Екатерине ІІ предложил утвердить Калнышевского неизменным кошевым атаманом, рекомендовав его как человека рассудительного и уважаемого среди казачества. Тем не менее, надежды на то, что Калнышевский будет послушным исполнителем распоряжений верховной власти, не оправдались.

Закрепившись в статусе кошевого атамана в 1765 году, Петр Иванович предпринял активные меры, направленные на заселение запорожских земель. Причиной тому была жесткая борьба за владение степными пространствами, особенно обострившаяся в последнее десятилетие существования Сечи. Итак, в обстановке неуклонно обостряющегося конфликта из-за земли в северных и северо-восточных районах Запорожских Вольностей интенсивно формировалась сеть сельских поселений. Для того чтобы окончательно закрепить эти поселения под властью Сечи, необходимо было построить в каждом из них православные храмы. Отметим, что не только потребность веры двигала крупномасштабным храмовым строительством, которое Петр Калнышевский развернул на Запорожье в последние пять лет существования Сечи, но и прагматические интересы, заостренные жесткой поземельной борьбой. Именно эти интересы вынуждали Калнышевского запрещать поселянам запорожских слобод посещать церкви, находящиеся в военных поселениях на территории Новороссийской губернии, поскольку это могло привести к оттоку населения из Запорожья.

Троицкий собор г.Новомосковск (фото XIX в.)

Кроме множества небольших церквей, возводимых в недавно образованных населенных пунктах Запорожья за счет Войска или местных поселенцев, стараниями Калнышевского было заложено два крупных храма. На собственные деньги Петра Ивановича строилась церковь Святого Георгия в селе Петриковка, названном так по имени кошевого атамана. Участием Калнышевского отмечено и начало строительства СвятоТроицкого собора в с. Новоселица (также называлась Самарчик; ныне Новомосковск), который возводился на месте прежней небольшой церкви, уже не вмещавшей всех прихожан. Однако основные строительные работы под руководством мастера Акима Погребняка велись в 1775–1778 годах, то есть в период, когда Петр Калнышевский уже находился в соловецком заточении.

Девятикупольный Свято-Троицкий собор в Новоселице был, без сомнения, крупнейшим храмом среди всех запорожских церквей. Причем его возведение не заняло столь длительного времени, как производимое Калнышевским строительство церквей в Лохвице и Ромнах, что свидетельствует о более благоприятных условиях для его создания. Вероятно, наиболее крупные вклады в строительство Свято-Троицкого собора внесли члены его ктиторского совета, среди которых находились люди из ближайшего окружения последнего кошевого атамана.

К весне 1775 года возникла угроза перерастания поземельных споров между запорожцами и российскими военнослужащими в серьезный конфликт; после длительных колебаний правительство Екатерины II признало запорожцев главным его виновником. Петру Калнышевскому не дали времени не только приехать в столицу для дачи объяснений, но даже и ознакомиться с решением Совета. Было принято окончательное решение о ликвидации Войска Запорожского и разрушении Сечи 7 мая. К тому времени уже были взяты под стражу запорожские старшины.

Полная ликвидация Запорожской Сечи совпала с праздником Святой Троицы, а именно 4 июня 1775 года. Захватом Сечи руководил генерал Петр Текиля. Учитывая военное преимущество московского войска, казаки сложили оружие и сдались.

Народное предание, записанное историком Яковом Новицким, гласит, что Петр Кальнышевский, узнав о приближении российских войск, как истинный христианин, пошел молиться в церковь. Народная молва указывает и на причину, почему истинно православный кошевой атаман не позволил запорожцам оказать вооруженное сопротивление - из-за боязни греха перед Богом в пролитии христианской крови:

«Козак Васюра осідлав коня і подався до кошового. Прибіг, вскочив на порог і співа:

«Дозволь, батьку отамане,

Нам на башті стати:

Москаль стане із мечами,

А ми с палашами,

Не вибьємо палашами,

Вибьєм кулаками,

Нехай слава не поляже

Проміж козаками!..

Калниш йому і отспівує:

Не дозволю, милі братці,

Вам на башті стати,

Бо єдна кров, хрістіянська,

Гріх нам проливати…» .

Когда кошевой Петр Калнышевский вышел вместе со старшиной навстречу российским войскам, то был тут же арестован вместе с войсковым писарем Иваном Глобой и войсковым судьей Павлом Головатым. После ареста они почти год находился в московской конторе Военной коллегии под присмотром ее вицепрезидента Григория Потемкина. Всевластный екатерининский фаворит в то время вынашивал планы дальнейшего расширения возглавляемой им Новороссийской губернии за счет запорожских земель и турецких владений в Причерноморье. Калнышевский ему мешал, прежде всего тем, что был законным руководителем автономного образования, находящегося в составе Российской империи, – Войска Запорожского Низового. Потому Потемкин и форсировал вопрос об уничтожении Сечи, которое (в виду особых заслуг запорожцев и их кошевого атамана в последней войне с Турцией) вовсе не было необходимостью для имперской власти. По сообщению от 8 июня 1776 года, Потемкин подал на рассмотрение Екатерины предложение о пожизненном заточении запорожского кошевого атамана в Соловецком монастыре, а арестованной старшины в находящихся в Сибири монастырях, что и было утверждено императрицей. Святейший Синод получил предписание дать распоряжения соответствующим монастырям.

Московское войско после себя оставило только руины - уничтожена символика, забраны сокровища, разгромлены дома и церкви. Но центром расправы стали старшины и сам кошевой атаман Петр Иванович Калнышевский, он был оправлен в ссылку на 25 лет. Историк Димитрий Иванович Эварницкий, он же Яворницкий, имеет детализированный фрагмент описания пути Петра Калнышевского до места его заточения: «шлях кошового отамана проходив через Москву в Архангельськ. Арештанта везли під суворим інкогніто і міцним караулом, не називаючи ніде ні його імені, ні прізвища. З Архангельська його відправили через Біле море в Соловецький монастир, де він перебував під дуже пильним наглядом».

Соловецкий Спасо-Преображенский мужской монастырь был крупнейшей православной обителью, основанной преподобными отцами Савватием, Зосимой и Германом, как считается, в 1436 году. Сосредоточение в Соловецком монастыре огромных материальных ресурсов имело духовное предназначение, благодаря чему в этом отдаленном уголке Приполярья были возведены выдающиеся памятники православной архитектуры, а Соловки из места солеварных и рыболовецко-охотничьих промыслов превратились в один из самых значительных центров христианского мира. Ежегодно на Соловки в большом количестве приезжали паломники и добровольные трудники со всей России.

Соловецкий монастырь. Современный вид.

Но в монастыре в течении нескольких веков существовало и скрытое от глаз благочестивых паломников пространство – тюрьма, в которой содержались узники, обвиненные в тяжких преступлениях против государства и Церкви. Размещение узников на Соловках обусловливалось нахождением там труднодоступной крепости, связь с которой по морю поддерживалась всего несколько месяцев в году; даже в начале июня кораблям приходилось пробираться сквозь плавающий лед. Тюремные функции монастыря усилились во времена правления Екатерины II, что стало прямым следствием проводимой ею секуляризационной реформы. Согласно императорскому указу об учреждении духовных штатов 1764 года, монастырь лишился почти всех вотчин. Были переданы в государственную казну все монастырские “остаточные” деньги; из всех прежних соловецких владений на материке остался только загородный двор при Сумском остроге, в котором некогда жил один из основателей Соловецкого монастыря преподобный Савватий и где находилась летняя резиденция соловецкого настоятеля.

Корабль, везший Калнышевского, достиг Соловков к 29 июля, поскольку именно этим днем датируется передача А. Пузыревским в монастырскую казну денег, предназначенных для содержания Калнышевского и первая исповедь кошевого атамана в стенах этого монастыря. Содержание Калнышевского в заключении производилось за счет денег, ежегодно присылаемых из Новороссийской губернской канцелярии, в казну которой поступило его конфискованное имущество, с выдачей 1 рубля на день.

По преданию, арестант был среднего роста, но широкоплечий и здоровый, но скоро постарел и похудел. На Соловках он находился 25 лет в темнице в одиночной камере, но гордо переносил ужасные условия пребывания, ни разу не обратившись за помилованием.

Находясь в православном монастыре, Петр Калнышевский, регулярно исповедовался и причащался. Трижды в году, на Пасху, Преображение и Рождество, его выводили из кельи, вероятно для присутствия на богослужениях и торжественном обеде в одной из палат Успенского трапезного собора, и при этом конвоиры предостерегали людей, которые пытались с ним заговорить, что с этим человеком нельзя разговаривать.

Пребывая в заточении, Калнышевский продолжал вносить ценные дары в православные храмы. В 1794 году он пожертвовал СпасоПреображенскому собору Соловецкого монастыря запрестольный крест, изготовленный из серебра весом более 30-ти фунтов, в 1798 году на средства Калнышевского была изготовлена сребропозлащенная риза с венцами, а накануне своего освобождения из заключения, в 1801 году, поднес в дар монастырю оклад для Евангелия, напечатанного на александрийской бумаге. Итак, все указанные предметы, хранящиеся до начала ХХ века в монастырской ризнице, составляли богатые подношения, данные страждущим узником. Если, исходя из веса драгоценных металлов и приблизительной оценки работы, предположить цену запрестольного креста и ризы по 1000 руб. каждая и прибавить известную цену оклада Евангелия, получим общую сумму 4435 руб. Зная, что ежегодно Калнышевский получал на свое содержание примерно 360 руб., получится, что для сбора этой суммы ему понадобилось 12 лет и 3 месяца. Зная, что общий срок его пребывания в соловецком заключении составил без малого 25 лет, получается, что практически половина всего денежного содержания употреблялась Петром Ивановичем для дарения монастырю. Вероятно, что в ответ на щедрые вклады, архимандрит значительно облегчал условия содержания кошевого атамана в заточении, имея все возможности исполнять предписания светских властей с большой долей условности.

Скорее всего, в последние годы, проведенные на Соловках, Калнышевский уже не знал той отчаянной нужды, о которой писал наместник монастыря о. Симон в 1779 году. Теперь он мог позволить себе носить другое платье, по сравнению с тем, что тлело на его теле из-за капель дождя, проникавших сквозь дырявую крышу его тюрьмы.

Пётр Калнышевський (картина В.В. Феоктистова)

Богомольный узник дождался своего освобождения весною 1801 года. 15 марта того года император Александр I, по случаю своего восшествия на престол, издал указ об амнистии лиц, содержащимся в заключении по ведомству Тайной экспедиции. Петр Калнышевский значился среди тех, кто был включен в список №1 – “о заключенных в крепостях и в разныя места сосланных с лишением чинов и разнаго достоинства”, предписывалось “освободить их немедленно из настоящих мест их пребывания и дозволить возвратиться, кто куда желает, уничтожа над последними и порученный присмотр”. Во исполнение данного указа, Правительствующий Сенат 17 марта подготовил соответствующее распоряжение архангельскому гражданскому губернатору И. Ф. Мезенцеву, дошедшее по месту назначения 29 марта. Губернатор в тот же день отписал соловецкому архимандриту Ионе об освобождении бывшего запорожского кошевого атамана Петра Калнышевского. Сложно представить обстоятельства доставки этого предписания на Соловки, поскольку навигация, как было показано выше, обычно открывалась в начале июня. И все же, 4 мая того же года архимандрит ознакомил Калнышевского с монаршим указом; из этого видно, что, в виду важности дела, правительственное распоряжение доставлялось на Соловки с риском для жизни курьеров. Ответ кошевого атамана монастырский писарь записал следующим образом: “…Поелику ныне достиг уже я совершенно глубокой ста десятилетней старости и лишась совершенно зрения, не могу отважиться пуститься в путь столь дальний, а расположился остатке дней моих посвятить в служение Единому Богу в сем блаженном уединении, к коему чрез двадцатипятилетнее время моего здесь пребывания привык я совершенно, в обители сей ожидать с спокойным духом приближающагося конца моей жизни”; далее излагалась просьба сохранить ему ежегодную выдачу 365 руб. “дабы остаток дней моих, мог я провести здесь безбедно”. Прошение Калнышевского было удовлетворено11 июля 1801 года Александром I, который предписал “оное жалованье продолжать производить по смерть его”.

Итак, следуя старому запорожскому обычаю, Петр Калнышевский остался доживать свой век в православном монастыре. Его благочестивая смиренность и откровенная набожность, явленная щедрыми пожертвованиями соловецкой обители, без сомнения, внушала искреннее уважение монашеской братии.

Умер Петр Иванович 31 октября 1803 года и был похоронен на почетном месте – южном подворье Спасо-Преображенского собора. Это было особой честью, оказанной последнему запорожскому кошевому соловецкими иноками.

Плита с могилы Петра Калнышевского (прорисовка А.Харлана)

Первые два десятилетия советской власти были крайне неблагоприятными для сохранения уникальных памятников Соловецкого монастыря, также как и могилы Петра Калнышевского. Летом 2002 года в Германовском дворике (у часовни преподобного Германа) был обустроен “Монастырский некрополь” Соловецкого кремля, предназначенный для размещения наиболее хорошо сохранившихся могильных плит с разрушенного монастырского кладбища. В конце июля того же года была установлена плита с могилы Калнышевского в музейном комплексе, который был открыт в августе 2002 года. Символично, что окончательный вид этот комплекс приобрел благодаря стараниям современных запорожцев. 28 июня 2004г. благодаря всемерной поддержке генерального директора ОАО “Мотор Сич” Вячеслава Богуслаева в Германовском дворике был торжественно открыт и освящен памятник Петру Калнышевскому, изготовленный запорожским скульптором Николаем Соболем.

Священный Синод Украинской Православной Церкви от 23 декабря 2014 рассмотрел рапорт председателя Синодальной Комиссии по канонизации святых архиепископа Херсонского и Таврического Иоанна, на основе чего благословил местное прославление и почитание в пределах Запорожской епархии УПЦ как местночтимого святого последнего кошевого атамана Запорожской Сечи Петра Калнышевского (+1803). Также были утверждены проекты тропаря, кондака, молитвы Святому и его иконописного изображения. Память св. праведного Петра Калнышевского будет совершаться 31 октября/13 ноября (старый/новый стиль), в день его преставления.

13 ноября 2015 годаБлаженнейший Онуфрий Митрополит Киевский и всея Украины вместе с архиереями, приехавшими на этот праздник из четырнадцати епархий, а также священники Запорожской епархии отслужили литургию в память о Петре Калнышевском и причислили его к лику местных святых.

Отныне икона с частицей мощей святого праведника Петра Калнышевского находится в Свято - Покровском кафедральном соборе. На иконе святой Петр Калнышевский изображен перед образом Божией Матери «Самарская». Эта святыня имела огромное значение в жизни атамана. На свитке в руке - слова, обращенные к Богородице: «Молим, покрой нас Честным Твоим Покровом и избави нас от всякого зла».

В Запорожье было четырнадцать местных святых - мучеников за православную веру. Петр Калнышевский стал еще одним хранителем земли Запорожской.

Владислав ГРИБОВСКИЙ

Калнышевский против Екатерины II : кто же победил в борьбе за колонизацию Юга Украины?

Нашими современниками запорожские казаки часто воспринимаются как поборники личной свободы, рыцари, силой своего оружия защищавшие национальные интересы Украины. Но как ни парадоксально, в истории оставляют след не те народы, что были наиболее воинственными, а те, кто смогли удерживать свои завоевания не только военной мощью, но и путем создания эффективной экономики. Было ли это свойственно запорожскому казачеству? Есть ли основания считать, что запорожцы были не только «людьми меча», но и рачительными хозяевами своих земель?

Дикое Поле

Ещё два века тому назад даже в самой буйных фантазиях трудно было представить наш южноукраинский регион в его нынешнем обличье, с бесконечной пашней полей, пересечённых прямыми линиями лесопосадок, бетонно-асфальтными городами с их урбанистическими ритмами.

Бескрайняя степь казалась вечной стихией, проглатывавшей своими травянистыми джунглями не одну цивилизацию. Зарастали ковылем развалины древних античных полисов, скифских и золотоордынских городищ, сменяли друг друга кочевнические орды, а степь всегда оставалась прежней. Ничто не нарушало её величественного спокойствия. Лишь время от времени забредал в какое-то степное урочище кочевой аул, и тогда пустынная земля оживала; везде слышался оглушительный скрип телег и топот лошадиных табунов, рёв овец и рогатого скота, сопровождаемый возгласами людей. Но стоило летнему солнцу иссушить траву, как люди со всем своим кочевым скарбом отправлялись дальше, в поисках новых пастбищ. Крики, движение и суета прекращались, и в степи воцарялась невозмутимая тишина.

Но тишина эта была обманчивой. Ведь кочевники занимались не только мирным выпасом скота, но и набегами на украинские земли, охотой за людьми для продажи на рынках работорговли. С появлением на исторической арене запорожского казачества степь стала ареной жестокого противостояния. Степная ойкумена постепенно наполнялась выходцами с Украины, создавшими особое пограничное общество, известное в истории как Войско Запорожское.

И хоть запорожцы происходили из региона с развитой земледельческой культурой, им сложно было наладить в степи обычный для украинских сёл уклад жизни. Всегда нужно было быть начеку, ожидая нападений татар, а, как известно, лучшая оборона – это нападение. Сформировавшись как вооружённая община, казачество заимствовало многие привычки и хозяйственные навыки крымских татар и ногайцев. В экономике запорожцев до середины XVIII века преобладало скотоводство и рыболовство; прибыльным занятием было «здобычництво» – грабеж кочевых соседей, который, кстати, даже облагался государственным налогом.

Что же должно было случиться, чтобы жизнь на Запорожье переменилась коренным образом? В 1734 году запорожцы вернулись из крымского подданства в российское, основали Новую Сечь (современное село Покровское Никопольского района). С этого момента Сечь находилась в прочной зависимости от Москвы. В самой Сечи расположился Новосеченский ретраншемент с гарнизоном российских солдат. Складывалась благоприятная ситуация для экономического развития региона. В степи установились прочные границы, и татарские набеги заметно пошли на убыль. Как образно заметил историк Михаил Слабченко, теперь «и местечки преобразовались на новый лад… уже не гремели выстрелы, не звенели сабли, везде слышен был скрип телег торговых караванов, будто платками махали ветряки и звенели деньги». Вчерашнее воинство стремительно превращалось в купцов, земледельцев и ремесленников.

Нашествие «гречкосеев»

И вот тогда на степное пограничье хлынул поток крестьянской колонизации. Запорожцы изначально враждебно относились к земледельческим поселянам, пренебрежительно называя их «гречкосеями» и полагая, что «крестьянский плуг притянет за собою и пана». А приход помещика на Запорожье угрожал самим основам существования Сечи, всегда бывшей очагом борьбы против помещичьей кабалы. Вот почему самовольно поселившихся крестьян казаки поначалу хлестали батогами и сгоняли с запорожских угодий, опустошали их поля и жгли хаты. Но, несмотря ни на что, поток переселенцев не убывал, это было настоящее нашествие «гречкосеев», угрожавшее до основания изменить уклад жизни Запорожья. Кошевой атаман Петр Иванович Калнышевский был первым, кто изменил отношение к этому явлению и, вместо противодействия, стал активно создавать на Запорожье новую социальную группу – посполитых , людей гражданских, занимающихся ремеслом, земледелием и торговлей.

Своей биографией Петр Калнышевский заметно отличался от предшествовавших ему кошевых атаманов. Он был родом из села Пустовойтовки (теперь Роменский район Сумской области) и происходил, скорее всего, из сотенной старшины. Сотники и полковники Гетманщины (старшина), возглавлявшие местную администрацию, изо всех сил стремились закрепить за собой дворянство и закрепостить крестьян, пускались в невероятные коммерческие предприятия и мало заботились о военной службе. Старшина Лубенского полка (на территории которого находились Ромны и Пустовойтовка) и Полтавщины вела бойкую торговлю на Запорожье и в Крымском ханстве и имела заметное влияние на Сечи. Там обосновались выходцы из Лубенского полка Давид и Андрей Калныши, родственники будущего кошевого, а также многочисленные его земляки, входившие в состав Кущивского куреня.

Укротитель степной вольницы

На Сечь Калнышевский прибыл в зрелом возрасте (ему было около 40 лет) и быстро сделал карьеру, пользуясь поддержкой разросшегося клана. В документах того времени его чаще называли Калнышем. В 1754 году Калнышевского назначили на должность войскового есаула, обязанностью которого было поддержание общественного порядка. Он резво разъезжал по запорожским степям, то занимаясь расследованиями злоупотреблений атамана местечка Новый Кодак, то собирая налоги с жителей Старой Самары. Но главным его занятием было преследование гайдамаков. Часто ими становились запорожцы, по старинке промышлявшие«здобычництвом», которое во времена Новой Сечи уже считалось преступлением. Администрация Сечи (Кош) начала борьбу с этим явлением, мешающим развитию торговли и мирным занятиям. Борьба с гайдамаками все больше ужесточалась. Отряд Калнышевского без устали преследовал и ловил гайдамаков. Кош наделил войскового есаула чрезвычайными полномочиями, предоставив ему право применять оружие при любом сопротивлении и арестовывать всех подозрительных лиц. Это впоследствии сыграло важную роль в политической карьере Калнышевского.

В 1754–1755 годах есаулу Калнышу пришлось заниматься созданием комиссии по урегулированию запорожско-татарских пограничных отношений в местечке Никитино (ныне город Никополь). В 1755 и 1757 годах он вошел в состав депутации запорожцев к царскому двору, что дало ему прекрасную возможность ознакомиться с нравом российской бюрократии, завязать полезные знакомства. Постепенно в его руках сосредоточилась значительная власть. К началу 1760-х на Сечи уже никто не мог тягаться со старшиной Петром Калнышем. Престарелый кошевой атаман Григорий Фёдоров-Лантух превратился в его марионетку. Калнышевский был внимателен к старческим капризам кошевого, заказал карету, чтоб ему удобно было передвигаться по степным дорогам. Но в вопросах власти он был непреклонен. Дошло до того, что старшина стал вместо кошевого атамана подписывать документы, а русская пограничная администрация не знала, к кому обращаться в официальных случаях: к Фёдорову или Калнышевскому. В 1762 году он решился подвинуть Лантуха и взял булаву в свои руки.

В качестве кошевого Калнышевский присутствовал на коронации императрицы Екатерины II в Москве. Но русское правительство, намереваясь отменить выборы казацкой старшины, потребовало от Коша вернуть Фёдорова к должности кошевого атамана. Калнышу пришлось оставаться «серым кардиналом» на протяжении ещё трёх лет. Наконец 1 января 1765 года на казацкой раде ему торжественно вручили булаву. Все последующие выборы, по запорожскому обычаю происходящие ежегодно, были не более чем разыгранный спектакль; Пётр Иванович неизменно оставался кошевым до 1775 года.

Многочисленные земляки и родственники, входившие в Кущивский курень, стали главной опорой власти Калнышевского. На важнейший пост полковника Кодацкой паланки (территория современных Днепропетровского, Солонянского, Томаковского и Никопольского районов ) был назначен его племянник, Иосиф Калнышевский. Сразу же после получения булавы кошевой атаман отменил все ограничения, препятствовавшие крестьянской колонизации и развитию торговли. Калнышевский решил, что с колонизацией не стоит бороться, её нужно организовать. На некогда пустынных запорожских угодьях как грибы после дождя вырастали хутора, села и разрастались прежние поселения, такие как Романково, Тритузное, Лоцманская Каменка, Половица, Таромское, Перещепино , Диевка, а также Новый Кодак, Старая Самарь (на территории Днепропетровска), Никитино.

На пограничье Запорожья с Гетманщиной и Слобожанщиной началась открытая борьба за поселенцев. Конечно, было за что воевать: поселенцы – это налоги, доход в казну. Русские помещики, отхватывавшие себе участок за участком в Украине, начали наступление на запорожские земли. Они переманивали крестьян льготами, селили их на пустующем месте и со временем облагали повинностями и налогами. И получалось, что земля эта уже не принадлежала Войску Запорожскому. Крестьянский плуг действительно «тянул за собою пана». Калнышевский решил стремительно заселить приграничные земли и тем самым закрепить их в юрисдикции Сечи.

Борьба же за землю всё более обострялась. Запорожцы сжигали поместья, «прихваченные» русскими офицерами, насильно перегоняли поселян в другие места и основывали слободы. Одному из офицеров пришлось наблюдать, как ватага из 12 запорожцев перевозила целые хаты из разгромленных помещичьих сел. Подобным образом, примерно в 1772 году, возникла Петриковка: сотник Полтавского полка Семенов на запорожском порубежье основал село Куриловку. Но запорожцы насильно увели её жителей и заселили ими слободу Петровскую (Петриковка), видимо, названную в честь кошевого атамана. У Калнышевского здесь был зимовник с конным заводом. Впрочем, и русские офицеры не оставались внакладе. Особенно отличился ротмистр Пугачевский, грабивший и избивавший запорожских поселян, оскорбляя дикими выходками казацкую старшину.

Калнышевский был осторожен с русским правительством и отрицал свою причастность к подобным происшествиям . Хотя ф игурировавшие в них запорожские полковники Гараджа, Роменский, Кулик и другие действовали, безусловно, по его указке. Правительство тщётно требовало от Калнышевского ареста этих лиц. Поразительно, что его гибкость и изворотливость не давали конфликтам выходить за допустимые рамки. Кошевой атаман знал одну пикантную особенность россий ской бюрократии: на нее волшебным образом действовали взятки и оказание личных услуг, и умело этим пользовался. В Петербург из Сечи отправлялось огромное количество подношений: рыба ценных пород, икра, закупавшиеся в Крыму вина и экзотические товары. Петербургские вельможи старались ладить с кошевым атаманом, отменным знатоком крымской торговли и выгодным посредником в коммерческих предприятиях. Никто лучше него не знал, как выкупить из татарского плена невольника, найти нужный товар по сходной цене или потребовать старый долг с заграничного купца.

Сечь времён Калнышевского преобразилась и стала напоминать настоящий город. Чего только не было на сечевом базаре! Одних цитрусовых, испорченных и выброшенных в гавань, было столько, что характерный запах распространялся на всю округу. Запорожцы стали людьми зажиточными. Гордые этим, они говорили: «Как был атаман Лантух (Григорий Фёдоров – автор), то нечего было положить и в лантух (мешок – авт.), а как стал атаман Калныш, появилась паляница, хлеб и кныш». Особенным же богатством отличался, естественно, сам Калнышевский. Он завёл у себя модные покои, убранные дорогими коврами и шпалерами, выписывал из Петербурга газеты с описанием потешных чудачеств; его закрома ломились от изобилия яств и деликатесов. Мыслимо ли такое было во времена простого и сурового быта Ивана Сирко или Костя Гордиенко?!

Богатство Калнышевского раздражало простых сечевиков. Ещё большее недовольство вызывало преследование им гайдамаков, имитация выборов старшины и обустройство земледельческих поселений с, практически, «панскими» порядками. В декабре 1768 года на Сечи вспыхнуло мощное восстание; казаки-сирома ночью окружили дом, намереваясь его убить. Калнышевский бежал через чердак своего дома, переодевшись в монашескую рясу. Он пробрался тёмными закоулками предместья в днепровские плавни и спрятался там до рассвета. А на следующий день кошевой со своими сторонниками из зажиточных казаков, при содействии российских солдат из Новосеченского ретраншемента, жестко подавил восстание, расстреляв толпу картечью из армейских пушек. Многих запорожских бунтовщиков тогда запроторили в Сибирь и подвергли пыткам. Но даже такая крутая расправа не способствовала упрочению его авторитета.

Пламя войны

Русско-турецкую войну 1768–1774 годов запорожское казачество встретило расколотым и дезорганизованным. Вражда между противоборствующими группировками – зажиточным казачеством, поддерживавшим реформы Калнышевского, и сиромой, которая стремилась сохранить «здобычницкий» уклад жизни, не утихала. То в одном, то в другом месте вспыхивали восстания, плелись заговоры против Калнышевского и писались на него доносы. Полковой старшина Павло Савицкий доносил на кошевого, будто он говорил своему писарю: «Вижу, нечего надеяться на русских, а нужно написать турецкому императору и, отобрав в Войске 20 добрых казаков, отправить с прошением принять Войско Запорожское в турецкую протекцию, а в Войско напишем, чтобы все готовились к походу; напишем, что когда российская регулярная армия или гусарская какая-нибудь команда до запорожских владений войдет, то чтоб ни одного человека не впустили в границы, а если бы стали силою входить, то поступали с ними как неприятелями». Чтобы скомпрометировать кошевого атамана, слагались песни о том, будто он уже принял мусульманство и «побусурманился».

Вряд ли это соответствовало действительности. Калнышевский хоть и был ревностным охранителем автономии Запорожской Сечи от зарвавшихся царедворцев, но никогда не шёл на конфликт с правительством. Склонная к бунтам и гайдамачеству сирома была для него не меньшим врагом, нежели имперские аппетиты российских пограничных губернаторов. Российскими штыками он подавил декабрьское восстание 1768 года, не мог без них обойтись и при подавлении дальнейших мятежей.

И вот война. Казаки отказывались идти в поход, полагая, что на горизонте их хутора или зимовника татары не появятся; зажиточные казаки, имевшие добротное вооружение, посылали вместо себя плохо вооружённую бедноту. Зимой 1769 года мощные набеги крымских татар и ногайцев опустошили западные и северо-восточные пределы Запорожья; особенно пострадали густонаселённые Самарская и Орельская паланки. Ущерб был огромный. Только из-за этого запорожцы стали более охотно снаряжать войска. К весне Калнышевский смог контролировать ситуацию и произвести ответный удар опустошением ногайских аулов на реке Молочной и возле Перекопа.

В следующем году перевес в военных действиях стал не в пользу Крыма и Турции. Запорожцы под командой Калнышевского сокрушали коммуникации противника, опустошали его тылы от Аккермена и Хаджибея (ныне Белгород-Днестровский и Одесса) до Таганрога, содействовали разгрому турок русскими войсками при Ларге и Кагуле. Важным вкладом запорожцев в победу над Турцией было отторжение из-под власти Крымского ханства ногайских орд, составлявших главную массу лёгкой кавалерии противника.

Запорожье быстро оправилось от потрясений. На пепелище вновь возникали села и хутора, снова хлынул поток колонизации. К концу войны украинские поселения густыми островками покрыли берега Южного Буга, Присамарья, степного левобережья Днепра, Северского Донца, и даже нижнего Дона. Весь этот регион стремительно обретал украинский облик и органично присоединялся к массиву украинской территории. Последствия реформ Калнышевского были ошеломляющими: через открытый им клапан украинские крестьяне заселили всю причерноморскую степь. Вот тогда-то в Петербурге, где на прежние «шалости» запорожцев смотрели сквозь пальцы, встревожились не на шутку, ведь вместо запланированной Новороссии, которую намеревались заселить разнородным населением, в Северном Причерноморье возникало продолжение той самой Украины, которую на протяжении всего XVIII века методично доводили до полного политического банкротства. Тогда же борьба русских помещиков и запорожцев за землю обострилась до предела. В разных местах, особенно на побережье Северского Донца и Тора, вспыхивали вооружённые столкновения. Екатерина II решилась ликвидировать Запорожскую Сечь.

Разрушение Сечи

Но пока игра продолжалась. Калнышевский получал правительственные награды и комплименты от влиятельных вельмож. Петр Калнышевский и шеф военной коллегии России Григорий Потёмкин обменивались любезностями, кошевой слал дорогие подарки, а Потёмкин содействовал ему в предоставлении автономии православной церкви на Запорожье – начальник сечевых церквей отец Владимир Сокальский получил сан архимандрита. Войско Запорожское триумфально вернулось в Сечь с победоносной войны. И вот в ночь с 4 на 5 августа 1775 года войска генерала Петра Текелии без лишнего шума заняли Запорожскую Сечь. После непродолжительных переговоров были арестованы кошевой атаман и старшина.

Дальнейшие обстоятельства складывались более чем загадочно. В манифесте Екатерины II о ликвидации Запорожской Сечи о вине Калнышевского говорилось лишь намёками. В последующих документах значилась формулировка «за вероломное буйство и разграбление подданных». В чём заключалось это «буйство», оставим на совести её автора, Г. А. Потёмкина. Что же касается «разграбления подданных», то здесь ясно просматривается контекст борьбы запорожцев с русскими помещиками за землю, а также то, что царское правительство считало главной виной последнего запорожского кошевого колонизацию Юга Украины. Вот почему без явного преступления имперских законов он получил пожизненное заключение на Соловках и полнейшую изоляцию. Даже через много лет после смерти Калнышевского никто в Украине не знал, где он провёл остаток дней и где его могила.

Соловецкая обитель

Первое время после ареста Калнышевского содержали в Москве, в конторе Военной коллегии. 25 июня 1776 года его в сопровождении семи конвоиров отправили в Архангельск. Для отправки заключённого на Соловецкие острова наняли корабль купца Воронихина. Опасное путешествие по Белому морю затянулось до 29 июля; судно дважды садилось на мель, получило повреждение и было кое-как отремонтировано. Только 30 июля архимандрит Соловецкого монастыря Досифей отрапортовал о принятии «государевого преступника».

Имущество Калнышевского, арестованное сразу же после занятия Сечи Текелией, поступило в государственный секвестр. Из этой суммы на содержание узника выдавалось 360 рублей в год. Деньги более чем пристойные, если учесть, что годовое содержание простого монаха или арестанта обходилось в 9 рублей. По существующим данным, места, где Калнышевский отбывал заключение, связаны с Архангельской или Головленковской, Прядиленной и Белой башнями Соловецкого кремля, а также с Келарской палатой соловецкого Спасо-Преображенского собора. Содержали его, конечно же, не в земляной яме, как иногда излагается в литературе. Он был знатным заключённым и мог позволить себе некоторые блага за собственные деньги. Впрочем, денег, что ему исправно выдавались, на себя он расходовал мало. В 1794 году Калнышевский пожертвовал Спасо-Преображенскому собору запрестольный серебряный крест весом более 30-ти фунтов (13,6 килограмма), а в честь своего освобождения подарил Евангелие, оправленное в серебро с позолотой, одна оправа которого весила больше двух пудов (32 килограмма).

На свободу Калнышевский вышел в мае 1801 года по амнистии, дарованной по случаю коронации царя Александра І, НО остался коротать свой век послушником при монастыре. Архимандрит, увидев однажды старца преклонных лет в трапезной, не удержался, чтобы молвить: «Древний ты, землёю пахнешь». Умер Калнышевский вскоре после освобождения – 31 октября 1803 года.

Отошла в прошлое эпоха запорожского казачества, отстрадал и пронёс достойно свой крест за все три столетия, что отгуляла казацкая вольница, последний запорожский кошевой. Человек противоречивый и сложный, как и все незаурядные люди, как то время, олицетворением которого он был. Чередовались эпохи, степь покрывалась асфальтом и железобетоном, вырастали городские агломерации и аграрные комплексы. Приходили новые поколения, свыкшиеся с этим новым обликом степи. Причерноморская степь прочно вошла в этнокультурное пространство Украины.

Этому казацкому атаману суждено особое место в истории украинского казачества, истории Сечи, а значит - и Украине. Случилось так, что Петр Калнышевский (Калныш, ок. 1690-1803) оказался последним кошевым атаманом Запорожской Сечи, в последнее защитником ее традиций, ее рыцарства, самого ее существования.

Кошевым атаманом Сечи Калнышевский пробыл десять лет. Но можно сказать, что это была целая эпоха - эпоха Калнышевского - в существовании этого степного рыцарского Ордена, так же, как в свое время была эпоха Д. Вишневецкого, К. Гордиенко или Сирко.

Родом Петр Калнышевский с Полтавщины. Предки его по отцовской линии принадлежали начальнику Лубенского административного полка и назывались Калнишамя: то уже потом московские писцы "вихрестилы" кошевого на Калнышевского, видимо, для "аристократическаго благозеучия". Но Бог с ними, с писцами и их "благозеучием", они-то и кошевого атамана Григория Лантуха, для благозвучия, перекрестили были на Федорова, хотя казалось бы...

Калнышевский прожил долгую, полную приключений и рыцарского служения, казацкую жизнь. Известно, что за атаманит кошевого Григория Лантуха он был уже военным есаулом, то есть входил в ближайшее окружение атамана, и имел значительный воинский опыт. Это было время, когда, - так сложилось, - большой вред авторитету мочевого казачества наносили отряды гайдамаков и мелкие шайки, которые никому не подчинялись и зачастую не признавали никаких норм

человеческого общежития. Время от времени прибегая к примитивному грабежа и массовой резни, они называли себя при этом казаками, подрывая доверие к истинному казачества.

Чтобы положить конец разбоем хотя бы тех старший гайдамаков, которые базировались на землях запорожского казачества, кошевой Мешок сформировал из желающих казаков то вроде карательного полка и, под руководством есаула Петра Калнышевского, послал его в рейд от Днепра до Буга. Там, на Буге, в районе современного Вознесенска, где всегда стояли сторожевые казацкие гарнизоны, Калныш-Калнышевский наткнулся на одну из многочисленных старший, принявшая бой в хорошо укрепленном лагере. И хотя бой был настоящим, однако, преодолев гайдамаков, есаул большую часть из них просто отпустил на все четыре стороны, велев никогда больше не соваться на казачьи земли.

Но это, как уже говорилось, кошевому Куле и его сечевом обществу не помогло. Российские чиновники продолжали отправлять в Петербург письма, в которых обвиняли запорожцев, они подстрекают, вооружают и поддерживают гайдамаков. Чтобы выяснить это дело, казачество созвало в начале 1755 совет и решило послать в столицу России полномочную делегацию, которая убедила и гетмана Кирилла Разумовского, и императрицу, что гайдамака, и сам дух гайдамацкий, ничего общего с запорожским казачеством НЕ имеют. Так вот, одним из трех делегатов от казачества был П. Калнышевский.

Судя по всему, Калнышевский показал себя на переговорах неплохим дипломатом, поскольку через три года, когда стало понятно, что российское чиновничество способно лишить января последних земель (значительную часть их, к тому же, лучше, уже были отобраны), казаки снова сформировали делегацию, которую доверили возглавить именно ему. С чем же отправлялся Калнышевский в Петербург на этот раз? Официально он был осчастливить петербургское чиновничество еще одной "челобитной * кошевого атамана, а неофициально - поразить это чиновничество щедрыми подарками (" подношениями "), для которых в столицу гнали целый табун лошадей и нескольких верблюдов, а еще - везли бочки с рыбой и сумки с деньгами. Дожилося казачество наше украинское! Ранее отстаивало земли своими саблями, теперь приходилось отстаивать их взятками. А что делать? Просились же под высокую царскую руку - есть ее.

Лошадей и верблюдов Калнышевский раздал всем, кому было, но дело с места не сдвинулось. Почти год пришлось ему обивать пороги различных чиновничьих старший, хотя не раз аж руки чесались напасть на них с полком своих рубак, как это недавно наскакивал на ватаги гайдамаков. А иногда и самому хотелось отправиться в гайдамаки. Но... должен выполнять приказ общества.

На осень 1752 на Сечи сложилась достаточно напряженная ситуация. Кошевым мешок недовольны были и петербургское чиновничество, и казацкая беднота. Чиновничество жаловалось на то, что, мол, поддерживает гайдаматчине; беднота - на то, что гайдаматчине подавляет. Итак, собрали казаки совет и закричали кошевым Петра Калнышевского. Казаков - если считать и тех, что сидели по речным паланках - насчитывалось тогда более 20000. Это все еще была мощная сила, которая требовала к себе уважения и угрожала сама за себя постоять, когда кому-то там, в Петербурге, не понравится, что она все еще существует.

С такими настроениями и отправилась в столицу империи еще одна делегация - с взяточный лошадьми-верблюдами и с кошевым атаманом во главе. К тому же, возможность была уважительная: в России возводили на престол новую императрицу, Екатерину II. Коронация проходила в Москве. Хронисты утверждают, что, бросив взгляд на покосившиеся головы своих "верноподданих хохлов", императрица расчувствовалась и подарила кошевому медальку со своим портретом. А чиновники от имени передали Сечи новые клейноды, пожалуй, заранее зная, что вскоре сами же их и отбирать у кошевого, но к тому шло.

Несмотря на того "патрет" императрицы, его на нагрудном медальци привез их кошевой из Москвы, казаки тоже умилились. Но настолько, что начали сами себя спрашивать: или этого человека выбрали мы себе кошевого, братья, если императрица патретикы ему дарит? Или отстаивать он, с тем "патретиком" нося, права и вольности казацкой голытьбы? Подумали так, поскребли затылке и, на всякий случай, булаву кошевого в Калнышевского отобрали, чтобы снова передать ее Григорию Куле. Тот, вишь, без "патретика", так человек надежный.

Однако и он пробыл атаманом недолго, так как земли казацкие чиновничество российское как отсекало, так и отсекает. А кто-то же должен это злодеяние остановить. Казаки решили выбрать кого-то решительного и назвали ним Филиппа Федоровича. Но и он вскоре должен сложить полномочия. И в январе 1763 кошевым становится Калнышевский - во второй раз, и теперь уже надолго. Кстати, за несколько месяцев до его избрания Екатерина II, своим Указом, лишила булавы последнего гетмана Украины - Кирилла Разумовского, а чтобы раз и навсегда закрыть этот вопрос, вообще ликвидировала институт гетманства. Если учесть, что в пору своего правления К. Разумовский жил в основном в Петербурге, то становится понятным, что в его лице казаки потеряли теперь последнего, если не защитника, то по крайней мере представителя, а перед мелким чиновничеством - еще и заместителя. Следовательно, резко возрастала ответственность за судьбу казачества уже самого атамана.

Среди вождей и отряда давно жила традиция: сразу по номинации закладывать церковь, имея в виду при этом, что в тех церквях их и хоронить. Так вот, еще во времена первого своего атаманит Калнышевский построил на свои средства церковь в Лохвице, на Полтавщине. Но это был не последний его вклад в дело распространения православия. Через пять лет он, опять же "за свой счет, поставил каменную церковь Петра и Павла в Пределы-горном монастыре, а в 1770 года - церковь Святой Покровы в Ромнах, правда, здесь уже деревянную. Развивая эту тему, Д. Яворницкий отмечает, что, кроме такой, церковной развития, "тот же кошевой, по обету, посылал вклады в церковь Гроба Господня в Иерусалиме - чаши, дискосы, ложки, звезды из серебра, украшена снаружи *. А еще историк сообщает, что на свои деньги казаки удерживали госпиталь Межигорского монастыря.

На мой взгляд, эти сведения важны для нас уже хотя бы потому, что свидетельствуют:

казачество было не только военной силой, но и важным фактором общественно-политической и культурной жизни Украины, защитником православия, охранником украинских национальных и казачьих традиций. Все это и не нравилось императрице и петербургской-русски чиновничеству.

Но вернемся к делам греховных. В течение двух лет после избрания Калнышевского атаманом, русские чиновники упрямо измеряли и описывали земли казачества. С какой бы то чуда такое внимание и усердие? Все объяснялось просто: описанные земли, как правило, отдавали потом русским аристократам, отставным генералам и офицерам, новоиспеченным помещикам.

Чтобы помочь делу, Калнышевский прибегает к гениального плана: рассылает своих гонцов по украинским губерниях, приглашая безземельное и малоземельное городское казачество переселяться за низовье Днепра, на территории сечевых Паланок, и таким образом "залюднюваты" исконные сечевые пространства. Согласитесь, что это было действительно государственное решение, только так украинские казаки могли спасти свои

земли от окончательной русской колонизации, а следовательно, сохранить их для Украины. И хотя эти меры вызвали новую волну недовольства в Петербурге: "Какпасмели? Кто пазволил?!" -все же тысячи украинских семей успели перебраться на Запорожье, и под защитой казацких полков поставить себе хутора, слободы и даже небольшие города.

О том, как реагировали на эти действия Калнышевского российские чиновники, свидетельствует хотя бы тот факт, что они подали императрице специальную докладную записку,

в которой доказывали, что казаки для того ударились "в земледелие, чтобы экономически зависеть от Российской империи", а следовательно, в дальнейшем и отделиться от нее. Обратите внимание, уже тогда российское чиновничество было твердо убеждено, что это Россия кормит хлебом Украины, и очень опасалось - ну, совсем как в наше время, независимой Украины, - чтобы украинцы, не приведи Господи, не почувствовали себя экономически независимыми от России.

1766 Калнышевский снова поехал в Петербург, пытаясь прекратить растяжения казацких земель, но это ничего не дало. Переговоры были тяжелыми и почти безуспешными. Хотя царская бюрократия и соглашалась, что с этим делом - с отбором земли - не следует особенно торопиться, чтобы не провоцировать казачество на бунты. Насколько продолжительными и сложными были эти переговоры, убеждаемся из того факта, что делегация потратила на них все запасы собственной, из Украины привезенной, водки и отправила на Сечь будущего атамана черноморских казаков Антона Головатого по новым 50 ведер водки, без которой и приступа не было до чиновников, а еще - "для собственного их употребления".

Но это мы несколько отклонились.

Порабощенный украинский народ уже восстал на борьбу. По обе стороны Днепра возникали отряды, доказывали свою правду силой оружия. На этой волне, на Правобережье большого развитию приобрел повстанческое движение под названием "Колиивщина". Однако кошевой атаман Калнышевский не спешил поддерживать его, хоть повстанцам и сочувствовал. Это дало основание казакам обвинить его в Раде (26 декабря 1768) в том, что он отрекся казацких традиций, не поддержал повстанцев, а следовательно - и народ. Гнев казацкой голытьбы был таким большим, что на Сечи начались погромы, а сам Калнышевский лишь чудом спасся от дубинок и сабель: переоделся и с несколькими товарищами бежал лодке к Кодака.

К счастью, на Сечи остался поп, который был сторонником Калнышевского. Он сумел убедить казаков, своим бунтарством они ничего не добьются, только навлекут гнев императрицы, а она пошлет войско. Лучшего же за Калныша кошевого все равно не найти. И казаки опомнились, послали к Кодака гонца: "Вернись, отец! Бывает.., погорячились, черт подери".

Поскольку Калнышевский и сам не раз так горячился и за саблю хватался, то быстро пересердився и тоже признал вину перед обществом. Пока казаки ссорились и мирились, началась (1769 г.) русско-турецкая война. И пришлось им - по приказу императрицы - отправляться в поход. Кстати, накануне официального объявления войны, крымский хан Керим Гирей обратился к неожиданному рыцарского жеста: освободил из неволи всех запорожских казаков и чумаков, которых только разыскал в Крыму. Просто так, без выкупа, в знак дружбы. Конечно, надеялся на благодарность казаков. На то, что они не будут затрагивать татар, не будут нападать на мирные улусы во время русско-турецкой войны, о приближении которой хан уже знал.

Воспроизведение участия казаков в этой войне заняло бы слишком много места, поэтому оставим его писателям и баталист. Я лишь коротко скажу, что весной сечевики снарядили большого, - на 38 чаек - казацкую флотилию и взяли под свой контроль устье Днепра и лиман. Большая часть - около 8000 казаков, во главе с Калнышевским - отправилась по приказу, к крепости Святой Елизаветы. Что они имели там делать, казаки так и не поняли, поскольку к штурму дело не дошло, зато быстро поняли другое: своим выходом из Сечи они позволили татарам вырубить четыре большие паланки (своеобразные казацкие сторожевые заслоны, занимали определенные территории, имели своих местных атаманов, но были подчинены кошевому).

За два года войны казакам пришлось повоевать и на Днепре, и на Дунае. Не менее героически сражались они и на море, топя и разгоняя турецкие эскадры. Между прочим, российского флота на Черном море тогда еще не существовало, действовал только флот украинский. Это я к тому, что теперь московские "знатоки истории" убеждают весь мир, что "украинскаво флота на Черном море Никогда не существовало". Заслуги казаков были такими, что в января 1771 г. года Екатерина II наградила кошевого Калнышевского еще одним своим "nampe-том", в форме медальки, обсыпанной самоцветами. Такими же наградами отмечены и большую группу казачьих офицеров.

И война на этом не закончилась. Казаки и дальше погибали на всем пространстве от Азовского моря до Дуная, зато казачество как таковое входило в моду. Самые влиятельные аристократы Петербурга начали записываться... в казаки! Как когда-то записывались в них польские аристократы. Дошло до того, что "казаком" стал даже фаворит императрицы Потемкин, и общество подобрали ему "аристократическое" прозвище -Грицько Нечеса, то есть нечесаный (князь, как и все тогдашнее большое господа, носил парик). А что? Ник как прозвище! Князю еще И повезло, потому что при хорошей порции водки казаки могли еще и не такое придумать.

А тем временем хроника войны 1773 просто-таки поразительна. Отмена Калнышевский с пятью тысячами своих рыцарей бьется под Очаковом. Полковник Колпак громит турок и татар в районе Кинбурна. Казацкий флот во главе с отаман- "адмиралом" Путешествие отправился до румынской Силистрии. Нагнав незаурядного ужаса на турецких моряков, он высадил десант и помог графу Румянцеву взять штурмом самую Силистрию.

Растроганный таким подвигами, князь-казак Нечеса подарил сечевикам 38 котлов, чтобы все 38 куреней имели во многом варить тюрю.

Но, принимая в дар котлы, Калнышевский еще не знал, что в это время в Петербурге императрица с этим же Нечеса-Потемкиным заваривают собственную кашу... Только Россия подписала с Турцией Кючук-Кайнарджийский мирный договор (июль 1774), как российский правительство отрезал от Сечи и присоединил к России все земли Прогноивской паланки, которая, кроме всего прочего, имела соляные копи. А чтобы уже окончательно отблагодарить казакам за их верную службу, огромные, испокон веков казацкие территории по рекам Каменке, Белозерке, Конка и Рогачике россияне передали Крымскому ханству, которое Россия признавала за независимое государство.

Вот вам и "патретикы с самоцветами", черт их материи

Зато Григория нечестие, который слишком "щедро" поблагодарил казакам за верную службу, назначают генерал-губернатором Новороссийского края. После чего Сечь, с ее казаками и всевозможными паланками, стала "без надобностей" Еще дважды казацкие посольства бросались от одного высокопоставленного чиновника - ко второму, еще более высокого. Гоняли к тому стольного проклятых и лошадей татарских, и верблюдов, и бочки с рыбой. А все не могли взять в себя: того, чего не попали защитить саблями, взятками от чиновничества не спасешь...

А чтобы в дальнейшем казаки со своими делегациями-депутации НЕ надоедали, императрица издала в апреля 1775 года Указе * согласно которому нечестие велено было запорожских казаков разоружить, а Сечь раз и навсегда разрушить. Для выполнения этого приказа Потемкин послал против украинских казаков 66-тысячную армию под командованием генерала Текели1 - серба по национальности - и двадцатитысячном войско князя Проза-Петровский. Шестью колоннами двинулась вся эта орда на Украине, на Сечь. Готовились к походу, как к настоящей войне. Взяли с собой 50 пушек и большой отряд донских казаков, которых имперские чиновники, видите ли, не беспокоили, - уничтожали только казачество украинское.

Выдвигать какие-то претензии к своим предкам - бесполезно. Но все же должен изложить то, чего до сих пор в адрес кошевого Калнышевского никто не высказывал, - свое решительное солдатское возмущение.

К какой же боевой бездарности надо доказать некогда могущественную военную организацию, которая называлась Сечью, чтобы 86-тысячное войско русских увидеть только тогда, когда оно одной темной ночи окружило сечевую крепость! Я считаю, что такого позора украинское казачество не испытывало за всю историю своего существования. Это же надо было довоюватися Калнышевскому и его офицерам, чтоб не иметь ни передовых разъездов, ни разведки, ни должным отлаженной охранной службы, и так, позорно, дать себя окружить! После этого кошевой атаман Калнышевский, по канонам рыцарской чести, должен сделать себе харакири, или хотя бы пустить себе пулю в лоб, и все офицерство - посыпать голову пеплом и повмираты от позора.

Вот как описывает, ссылаясь на тогдашних летописцев, этот стыд казацкого войска А. Кащенко в своих "Рассказах о славном войско Запорожское низовое":

"25 мая года 1775-го все пять отделов русского войска неожиданно для запорожцев двинулись на запорожские земли. А ночью 4 июня генерал Текелий приблизился к Сечи, осадил ее своим войском, повиставляв в нескольких местах пушки и через Камбаш подошел почти к самых окопов. В Сечи той ночи все спокойно спали, потому что никто не ожидал ни с какой стороны бедствия, и только миром, увидев белые палатки русского войска и приведены на Сечь черные пасти орудий, запорожцы засуетились, как муравьи в муравейнике. Кто был простой, то думал, что снова начинается война с турками, и запорожцы должны идти вместе с государственным войском, но старые запорожцы печально покивали седыми хохлами: "Не на турок смотрят московские пушки", - говорили они ».

Примерно такие же описания находим и в других историков и летописцев. И все они жалобно стонут о судьбе Сечи. Конечно, жаль, что Сечь разрушили. Но еще раз позволю себе задать вопрос: "Чего стоит войско, на представления не имеет о том, что через территорию Украины, шестью колоннами, в течение почти 10 дней, движется на него огромная армия Чего стоит войско, - призвано охранять южные границы Украины и, кроме чисто Сечи, запосидае своими паланками еще определенные (и довольно значительные) территории, - спокойно дает себя окружить Каким сном может спать многотысячное войско, чтобы, проснувшись утром, разглядеть вблизи своих окопов менее шестидесятитысячного армию, которая уже порозпинала палатки, нацелила на Сечь пушки и варит себе кашу! Почти под самыми казацкими окопами?! "

Пусть обвиняют меня современные патриоты камнями, но я считаю, что такое войско уже просто не имело право на существование. По крайней мере, с такой военной организацией, которая была в нем на июнь в 1775 году. Поэтому со всей уверенностью говорю; разрушения Сечи, вся операция наступления российских войск на Сечь - это не только трагедия украинского казачества и Украины, это еще и военная позор. Ведь российские войска наступали со всех сторон, и так же январе могли окружить татары, турки, поляки, ногайцы - кто угодно! А она спала...

Калнышевский со всей своей запорожскими старшинами находился тогда, как известно, на службе в Российской империи. По законам любого государства, в том числе и российской, генерала, допустил такой халатности, его войско так себе, спокойно, окружила ночью многотысячная армия и попидтягувала свою артиллерию почти вплотную к его шанцев, а он узнал об этом только на утро, - такого генерала следовало, если не расстрелять перед строем, то хотя разжаловать до рядового.

В конце концов, именно это русские и сделали. Только не из соображений укрепления дисциплины в инспектируемых подразделении. Российская армия прибыла на Сечь не для инспекции, а с заранее спланированным намерением: подразделение этот уничтожить, смести, как говорится, с лица земли. Несмотря на все его боевые заслуги.

Утром Текели прислал полковника, который пригласил кошевого и всех офицеров к русскому лагерю. Только тогда Калнышевский созвал на площади совет, чтобы решить, что делать: идти или не идти старшине к генералу Текели; защищать января или сдаваться без боя? Согласитесь, такой совет под дулами пятидесяти пушек и цевья нескольких тысяч ружей было достаточно забавно. Особенно, когда кошевой спросил казаков: "Что делать, общество: отдадим января солдату, не отдадим?".

Большинство, конечно, крикнула: "Не отдадим!» -! бросилась к "пушечные * по ружья и порох... Но Калнышевский и казаки, которые его поддерживали, запретили открывать арсенал. Да и сечевой духовник-архимандрит Владимир Сокольский тоже уговаривал казаков не браться за оружие, не проливать кровь христианскую. Хотя наверное знал, что, ворвавшись на Сечь, россияне будут вести себя не по-христиански, как знали это и казаки. В конце концов, дошло до навкулачок, течение которых россияне видели с большим интересом. Некоторые из казаков даже взялся за ножи и сабли.

В конце концов, те, кто готов был погибнуть в бою, но не опозорить казацкой чести, понять: для того, чтобы добыть пушки и выставить их на позиции, сначала нужно перебить многих своих офицеров, а также казаков, которые их поддерживают, то есть прибегнуть к самоуничтожения. И тогда над Сечью раскинулось: «На Дунай! В турка!" Ненависть среди простого казачества к русским была такой, что подавляющее большинство сечевиков соглашалась подчиняться злейшему врагу - турецкому султану и его пашам, лишь бы не подлежать коварному русскому царю и его беспардонным чиновникам. Такой она была - правда жизни, и никуда от нее не денешься.

Только зашла на вечер, казаки - а их было пять тысяч ~ поперевозилы к плавней, на реку Подпольная, свое имущество, припасы и оружие, и - по одной из версий, в ту же ночь, перед рассветом, а по второй - переждав несколько дней в плавнях, между лесистыми островами, - пошли к устью Днепра, а оттуда отправились в Днестровского лимана, под стены Белгорода, и дальше, к Дунаю.

А что случилось с теми тремя тысячами оставшихся? им пришлось сложить оружие. А потом уже - кого ковали в цепи, кого вели к присяге, как солдат ее императорского величества. Сам Калнышевский - по свидетельствам летописцев - нацепил на шею медальку с "патрет" и самоцветами, взял хлеб-соль и, вместе со старшиной, не пошла на Днестр и Дунай, - пошел кланяться генералу Текели. Но генерал поклонов не признавал. Он немедленно приказал взять Калнышевского, военного писаря Глобу и других старшин под стражу, заковать в кандалы и отправить в столицу.

Вбежав на Сечь, российские войска повели по-варвар-ски: ободрали церковь, ограбили казну, схватили все, что только можно было схватить, а спустя все здания, в том числе и церковь, разрушили и сожгли. Когда Екатерине II доложили об этом, она издала специальный Манифест: Сечь уже в конец разрушена - с истреблением на будущее время и самого Названия запорожских казаков.. ".

Кстати, сам тот факт, что пять тысяч казаков смогли почти из-под носа готового к сокрушительному боя войска выбраться из Сечи, повиноситы свое имущество и боеприпасы в плавные, а оттуда организовано отступить в низовья Днепра, свидетельствует, что гарнизон Сечи - восемь тысяч воинов-профессионалов, не лучших воинов Европы, - даже пропустив врага, утром мог дать ему бой, как уже не раз давал туркам, татарам и полякам (как, впрочем, дал его россиянам в первую разрушения Сечи), 2 и держаться в своих окопах еще долго. Чтобы потом с достоинством погибнуть, или отойти - но тоже с боем и достоинством. Потому что то, что случилось на Сечи 4-5 июня 1775 - действительно позор. Рыцари казацкого Ордена, которыми считали себя сечевые казаки, на должны были допустить, чтобы их так не по-рыцарски унизили.

А как повели россияне а бывшим кошевым Петром Кал-нишевським? Почти год его продержали в московской тюрьме, а затем переправили на такие знакомые украинском всех покалнишевських поколений Соловки. Там, в подземелье, под башней Соловецкого монастыря, его держали целых 25 лет! Можно только удивляться, каким мощным был организм этого украинского козарлюги, если при таких нечеловеческих условиях - без света, без общения, без движения, в холоде и сырости он прожил 25 лет! Только 15 марта 1801 император Александр I, наконец, освободил его из тюрьмы.

Вот как рассказывает дальнейшую судьбу кошевого один из ведущих наших историков Михаил Грушевский: "Но наиболее было странное, что тех старшин, убеждали казаков не противиться, а покориться царской воле, арестованы и развезено по монастырям в тяжелое ссылки. Долго даже не было ничего конечно о них думали, что они пропали. Только потом оказалось, что Калнышевского сослали в Соловецкий монастырь, на Белом море, и он там, запертый в уединенной келье, не видя человеческого лица, прожил еще целых двадцать пять лет, Очевидцы-паломники, что видели его в первые годы XIX в., рассказывали, что его выпускали три раза в год в монастырскую трапезную с одиночной келье - тюрьмы: на Рождество, Пасху, Спаса. Он спрашивал у людей, кто теперь царем и все ли хорошо в России. Но сторожа не позволяли много разговаривать. Похудел и ссохся от старости, был весь седой, но одетый по казацки, в синий кафтан китайчатых, с двумя рядами пуговиц. Умер 1803, имея сто двенадцать лет. Перед тем 1790 умер военный писарь Глоба, сосланный также в один северный монастырь, и судья Павел Головатый - в Сибири, в монастыре Тобольске ".

Данную цитату я привел еще и потому, что срок ссылки и, особенно, срок пребывания в Соловецком подземелье различные исследователи определяют по-разному. Дмитрий Белый в своем исследовании "Малиновый клин" утверждает, что Калнышевский находился в келье-тюрьме 28 лет: "Самое трудное было славном кошевому Петру Калнышевскому - 28лет просидел он в каменном мешке Соловецкого монастыря и умер там, прожив сто двенадцать лет" .

Но, как уже говорилось, император Александр I освободил

Калнышевского из тюрьмы в марте 1801 года года. А арестован он был летом тысяча семьсот семьдесят пять, потому почти год провел в московской тюрьме, то есть Д. Белый ошибается: 28 лет пробыть в заключении на Соловках Калнышевский никак не мог. Другое дело, что, уже имея - по крайней мере формально - возможность вернуться в Украину, Калнышевский добровольно оставался в монастыре. Почти слепой, в землю в изнеможении и знемичнилий - он чувствовал, что не способен преодолеть далекий путь в Украину, и предпочел остаться монахом монастыря. Так, в рясе, он прожил еще два года, и в самом деле, как считают, умер в 112 лет. Вот уж действительно казацкий закалка, казацкая сила и казацкая воля Пожалуй, нам, казацким потомкам все же следовало бы перевезти его прах из монастырского кладбища Соловецкого и на родную Украину.

Вот такая она, печальная и трагическая, история разрушения Сечи и уничтожение запорожского казачества, и связанная с ней судьба кошевого атамана Петра Калнышевского.

У развилки трёх дорог
Стал, запнувшись, Калныш Пётр:
Прямо ехать - нести крест,
Влево - страшный будет грех,
Вправо двинуть - не судьба:
Даль, разлука и сума,
Повернуть нельзя назад,
Змий зелёный будет рад,
Вверх подняться - крыльев нет, -
Слаб с рожденья человек.
Спрятать голову в песок, -
Не к лицу, какой тут прок.
В общем, всюду «туши свет»...
Всё ж находит он ответ…

(Из сборника Аркадия Польшакова «Гражданская лирика»)

Пётр Иванович Калнышевский (1690-1803) – последний кошевой атаман Запорожской Сечи, военный и политический деятель, дипломат, организатор освоения земель Нижнего Приднепровья, кавалер Золотой медали на Андреевской ленте Российской империи.

Имя Петра Калнышевского долгое время было тайной.
В советские времена в учебниках по истории Украинской ССР даже имени его не встречалось.
Ну а в независимой Украине многие школьники, конечно же, слышали о последнем кошевом атамане. И в основном, как о некоем мученике за идею. Национальную, конечно же. Слышали как о невинном мученике за вольности Запорожского казачества и даже, в перспективе, за волю Украины от рук российского царизма.
Экс-президент Украины Виктор Ющенко даже числил его среди своих славных предков...

Кто же он на самом деле - борец или жертва?
Царский чиновник, впавший в немилость?
Или он пошёл на муки потому, что желал лучшей судьбы для Украины?

Пётр Иванович Калнышевский был родом из села Пустовойтовки на Слобожанщине (теперь Роменский район Сумской области).
И происходил, скорее всего, из сотенной старшины.

Сын казацкой вдовы попал на Запорожскую Сечь в возрасте 8-ми лет.

О том, как это было, рассказывает легенда:

Восьмилетний Петрик, сын казацкой вдовы Агафии, пас скотину за селом. И увидел небольшой конный отряд запорожцев. Кое-кто из них смалил (курил) люльку (казачью трубку).
К одному из них мальчик обратился с просьбой дать и ему попробовать казацкой люльки. Это развеселило запорожцев. Они остановились и угостили пастушка «носогрейкою».
- А куда ж вы идете? – спросил Петрик.
- На Сечь, хлопче!
- Так возьмите и меня с собой!
- Ну, если ты уже люльку казацкую смалишь, то садись сзади, - разрешил сотник. - По всему видно, ты хлопец бедовый.
Петрика дважды просить не пришлось – он сразу вскочил на коня.
- А отец что скажет? – спросил сотник.
- А нет у меня отца, - запечалился Петрусь. – Погиб.
- Ну, тогда будешь мне за сына.
И подались они туда, где «Луг - батько, а Сичь – мати». И побрело стадо в село само, уже без пастуха…

На Сечи Петрик учился в школе при сечевой церкви.
И за долгие годы бурной и опасной казачьей жизни он прошёл все ступени службы – от казачьего джуры до кошевого атамана, «отца казаков», приобрёл огромный государственный и военный опыт.

Надо сказать, что в Запорожье обосновались выходцы из Лубенского полка Давид и Андрей Калныши, родственники будущего кошевого. А также многочисленные его земляки. Они входили в состав Кущивского куреня.
Пользуясь поддержкой разросшегося клана, Пётр быстро сделал карьеру.

В 1750-1752 годах Пётр Калнышевский в должности войскового есаула руководил подавлением выступлений гайдамаков на Буге.
В документах того времени его чаще называли Калнышем.

Его обязанностью, как войскового есаула, было поддержание общественного порядка.
Он резво разъезжал по запорожским степям, то занимаясь расследованиями злоупотреблений атамана местечка Новый Кодак, то собирая налоги с жителей Старой Самары.

Но главным его занятием было преследование гайдамаков.
Часто ими становились запорожцы, по старинке промышлявшие «здобычництвом», которое во времена Новой Сечи уже считалось преступлением.
Администрация Сечи (Кош) начала борьбу с этим явлением, мешающим развитию торговли и мирным занятиям. Борьба с гайдамаками все больше ужесточалась.
Отряд Калнышевского без устали преследовал и ловил гайдамаков.
Кош наделил войскового есаула чрезвычайными полномочиями, предоставив ему право применять оружие при любом сопротивлении и арестовывать всех подозрительных лиц.

Истреблением гайдамацких отрядов занят был Калнышевский и в 1754 году.

В 1754–1755 годах есаулу Калнышу пришлось заниматься созданием комиссии по урегулированию запорожско-татарских пограничных отношений в местечке Никитино (ныне город Никополь).

В 1755 и 1757 годах он вошёл в состав депутации запорожцев к российской императрице Елизавете Петровне в столицу Российской империи город Санкт-Петербург.
Это дало ему прекрасную возможность ознакомиться с нравом российской бюрократии, завязать полезные знакомства.

Постепенно в руках Калнышевского сосредоточилась значительная власть.

В 1758-м году он стал войсковым судьёй Запорожской Сечи. По объёму власти и авторитету это была вторая должность после кошевого атамана.

К началу 1760-х на Сечи уже никто не мог тягаться со старшиной Петром Калнышем.
Престарелый кошевой атаман Григорий Фёдоров-Лантух превратился в его марионетку.
Калнышевский был внимателен к старческим капризам кошевого. Он даже заказал карету, чтоб тому удобно было передвигаться по степным дорогам.
Но в вопросах власти он был непреклонен.
Дело дошло до того, что он стал вместо кошевого атамана подписывать документы.
А русская пограничная администрация не знала, к кому обращаться в официальных случаях: к Фёдорову или Калнышевскому…

В 1762 году Калнышевский решился подвинуть Лантуха и взял булаву в свои руки.
Так он стал кошевым атаманом – кормчим всего войска, которого выбирали из наиболее опытных, храбрых и изобретательных старшин.
Было ему тогда 72 года.
Правда, находился он на этом посту менее года.

В качестве кошевого Калнышевский присутствовал на коронации императрицы Екатерины II в Москве.
Но почему-то страшно ей не понравился - она сняла его с должности.
Тогда это уже можно было сделать – кошевого выбирали не всем кошем, а узкой группкой старшины.
По другой версии Калнышевский был скинут с атаманства в 1763 году запорожской «голотой».
Калнышу пришлось оставаться «серым кардиналом» на протяжении ещё трёх лет.

Наконец, 1 января 1765 года на казацкой раде ему торжественно вручили булаву.
Во 2-й раз Калнышевский избран был кошевым.
В преддверии большой войны с Турцией и Крымским ханством Екатерина согласилась с тем, что Калнышевского, вопреки царской немилости, опять избрали кошевым. Царица сменила гнев на милость и признала Петра Ивановича на этой должности. Не помогли даже доносы на Калнышевского.

Все последующие выборы, по запорожскому обычаю происходящие ежегодно, были не более чем разыгранный спектакль.
Пётр Иванович неизменно оставался кошевым до 1775 года…
Он занимал эту высокую должность 10 лет подряд, чего ранее в коше «испокон веков не бывало».

Многочисленные земляки и родственники, входившие в Кущивский курень, стали главной опорой власти Калнышевского.
На важнейший пост полковника Кодацкой паланки был назначен его племянник Иосиф Калнышевский.

Атаман Калныш был человек коренастый, плотный, невысокого роста, очень сильный.
Пётр Иванович был личностью, безусловно, неординарной.
Отличался отвагой, стойкостью, непокорностью, прямотой, требовательностью.
Пробившийся из низов, он долгое время держал атаманскую булаву на Сечи, пресекая интриги и бунты, заигрывая и предавая, лавируя, проявляя жестокость, вероломство, щедрость и великодушие.
Пётр Калнышевский в бытность кошевым атаманом проявил себя как очень религиозный человек.
Всегда имел при себе греческих и южнорусских монахов, прислушивался к наставлениям духовных отцов с Афона и Иерусалима.

Кошевой Пётр Калнышевский стал одним из самых зажиточных людей на Украине.
Он был владельцем многочисленных хуторов, пахотных полей и пастбищ, 16-ти тысяч голов скота.
Говоря сегодняшним языком, был самым настоящим олигархом.
Он завёл у себя модные покои, убранные дорогими коврами и шпалерами.
Выписывал из Петербурга газеты с описанием потешных чудачеств.
Его закрома ломились от изобилия яств и деликатесов.

Мыслимо ли такое было во времена простого и сурового быта легендарного «Урус-шайтана» - Ивана Сирко?!

«Олигарх» Калнышевский именовал своих братьев-казаков исключительно «голытьбой».
И мнение Екатерины Второй значило для него много больше свободно выражаемых воплей толпы сечевиков. Сечевиков, собравшихся на площади, и наивно полагающих, что от их криков зависит решение кошевого атамана.
Тот иногда давил «понты» для приезжих по части принимаемых решений.
Как всё это до боли напоминает сегодняшний день, когда сидящие в парламенте-правительстве, находящиеся и при власти, и в оппозиции миллионеры-миллиардеры ежедневно, с утра пораньше «кладут свои головы на плахи исключительно ради блага простого народа»…

Не надо забывать того, что кошевой Калнышевский был именно дворянином, богатейшим человеком тогдашней Украины.
А также был соратником императрицы Екатерины II и её вернейшего Светлейшего князя Таврического – Григория Потёмкина.
Вместе они воевали с турками и крымскими татарами.
Вместе осваивали Дикое Поле, превращая его в будущую житницу империи.
К сожалению, она – эта «житница» - сегодня практически загублена такими, с позволения сказать, «строителями» независимой Украины, как кравчуки, кучмы, ющенки, януковичи, порошенки...

В должности кошевого атамана Калнышевский проявил себя как выдающийся государственный, политический, дипломатический и военный деятель.

Велика его роль в создании экономической базы казачьей республики.

Калнышевский содействовал развитию на Запорожье земледелия и скотоводства.
Благодаря именно его руководству и ведению хозяйства Юг современной Украины превратился в автономный политический и экономический организм.

Надо сказать, что в те годы на степное пограничье хлынул поток крестьянской колонизации.
И запорожцы изначально враждебно относились к земледельческим поселянам.
Сечевики пренебрежительно называли их «гречкосеями».
И полагали, что «крестьянский плуг притянет за собою и пана».
Ну а приход помещика на Запорожье угрожал самим основам существования Сечи, всегда бывшей очагом борьбы против помещичьей кабалы.
Вот почему самовольно поселившихся крестьян казаки поначалу хлестали батогами и сгоняли с запорожских угодий, опустошали их поля и жгли хаты.
Но, несмотря ни на что, поток переселенцев не убывал.
Это было настоящее нашествие «гречкосеев», угрожавшее до основания изменить уклад жизни Запорожья.

Кошевой атаман Петр Иванович Калнышевский был первым, кто изменил отношение к этому явлению.
Он решил, что с колонизацией не стоит бороться. И даже, наоборот, её нужно организовать.

И, вместо противодействия, стал активно создавать на Запорожье новую социальную группу – посполитых. То есть людей гражданских, занимающихся ремеслом, земледелием и торговлей.
Сразу же после получения булавы, кошевой атаман отменил все ограничения, препятствовавшие крестьянской колонизации и развитию торговли.
Для увеличения численности населения Запорожья Пётр Иванович содействовал крестьянам, бегущим от панской неволи, в колонизации свободных земель. Он неоднократно освобождал земляков из татарского плена и предоставлял им земельные наделы.

Благодаря его заботам и стараниям в дикой степи - на некогда пустынных запорожских угодьях - как грибы после дождя вырастали всё новые и новые хутора, зимовники, сёла.
И разрастались прежние поселения, такие как Романково, Тритузное, Лоцманская Каменка, Половица, Таромское, Перещепино, Диевка, а также Новый Кодак, Старая Самарь (на территории Днепропетровска), Никитино.

На пограничье Запорожья с Гетманщиной и Слобожанщиной началась открытая борьба за поселенцев.
Конечно же, было за что воевать.
Ведь поселенцы – это налоги, доход в казну.
Русские помещики, отхватывавшие себе участок за участком на Украине, начали наступление на запорожские земли. Они переманивали крестьян льготами, селили их на пустующем месте и со временем облагали повинностями и налогами.
И получалось так, что земля эта уже не принадлежала Войску Запорожскому.
Крестьянский плуг действительно «тянул за собою пана»...

Калнышевский решил стремительно заселить приграничные земли, и, тем самым, закрепить их в юрисдикции Сечи.
Возглавив Новую Сечь, Калнышевский, чуть ли не силой, заставил рыцарей-запорожцев осваивать Дикое Поле.
Дал денег, коней, скот, привёз красивых невест.
Завёз рожь, чтобы на месте, которое он указал, через пару лет были построены хутора, выращивался хлеб, разводились пчёлы.
В общем, приучал воинов к самостоятельному ведению хозяйства, к «гречкосейству».
Запорожцы поначалу сопротивлялись. Говорили, что они не «гречкосеи», а рыцари.
Но выхода у них не было…

Борьба же за землю всё более обострялась.
Запорожцы сжигали поместья, «прихваченные» русскими офицерами, насильно перегоняли поселян в другие места и основывали слободы.
Одному из офицеров пришлось наблюдать, как ватага из 12 запорожцев перевозила целые хаты из разгромленных помещичьих сёл.
Подобным образом, примерно в 1772 году, возникла Петриковка.
Сотник Полтавского полка Семёнов на запорожском порубежье основал село Куриловку.
Но запорожцы насильно увели её жителей и заселили ими слободу Петровскую (Петриковка), видимо, названную в честь кошевого атамана.
У Калнышевского здесь был зимовник с конным заводом.
Кстати, там – в Петриковке - впоследствии получил развитие художественный промысел – знаменитая на весь мир «Петрикивская роспись».

Впрочем, и русские офицеры не оставались в накладе.
Особенно отличился ротмистр Пугачевский, грабивший и избивавший запорожских поселян, оскорбляя дикими выходками казацкую старшину.

Калнышевский был осторожен с русским правительством и отрицал свою причастность к подобным происшествиям.
Хотя фигурировавшие в них запорожские полковники Гараджа, Роменский, Кулик и другие действовали, безусловно, по его указке.
Правительство тщетно требовало от Калнышевского ареста этих лиц.
Поразительно, что его гибкость и изворотливость не давали конфликтам выходить за допустимые рамки.
Кошевой атаман знал одну пикантную особенность российской бюрократии: на нее волшебным образом действовали взятки и оказание личных услуг. И умело этим пользовался.
В Петербург из Сечи отправлялось огромное количество подношений: рыба ценных пород, икра, закупавшиеся в Крыму вина и экзотические товары.
Петербургские вельможи старались ладить с кошевым атаманом, отменным знатоком крымской торговли и выгодным посредником в коммерческих предприятиях.
Никто ведь лучше него не знал, как выкупить из татарского плена невольника, найти нужный товар по сходной цене или потребовать старый долг с заграничного купца.

Полтора десятка лет, втайне от всех, втайне от царицы, а порой и от своих собратьев, создавал Пётр Калнышевский «хуторскую» экономику на своей «новой земле».
И сотворил за 15 лет область, практически независимую от Российской империи.
Ибо уже в 1775 году вывозил из Хаджибея (Одесса) хлеб в Европу…

Сечь времён Калнышевского преобразилась и стала напоминать настоящий город.
Чего только не было на сечевом базаре!
Одних цитрусовых, испорченных и выброшенных в гавань, было столько, что характерный запах распространялся на всю округу.
Запорожцы стали людьми зажиточными.

Гордые этим, они говорили:

«Как был атаман Лантух, то нечего было положить и в лантух (мешок), а как стал атаман Калныш, появилась паляница, хлеб и кныш».

Большое внимание кошевой атаман уделял развитию просвещения.
Заботился, чтобы те демократические и гуманные принципы, которые сложились в системе образования на Запорожье, не нарушились.
Он оберегал национальный характер школы, дух глубокой любви к родному народу, его культуре, вере, обычаям.

Пётр Калнышевский прослыл и как меценат-благодетель.
Он строил множество православных храмов в пределах Вольностей Войска Запорожского.
Собственными средствами он построил церкви в Лохвице, Ромнах, Петриковке, казацком Межгорском монастыре под Киевом.
Делал монастырям богатые дары.
Храму своего родного села атаман подарил ценное «Евангелие» стоимостью 600 рублей золотом.
Посылал щедрые подарки церкви Гроба Господня в Иерусалиме (потиры, дискосы, лжицы, звездицы - все из серебра с позолотою).

Разумеется, Пётр Иванович, будучи представителем зажиточной казачьей верхушки, принимал активное участие в борьбе против движения повстанцев.
В частности – знаменитого восстания гайдамаков - «Колиивщины» (1768 год).
Это движение было жестоко подавлено совместными усилиями польской шляхты, российских войск и отрядов крымского хана.
Но что ведь интересно. Помогая, с одной стороны, царским войскам в подавлении восстания, с другой стороны, Калнышевский тайно послал гайдамакам на помощь конный отряд Семёна Гаркуши.
Логика действий кошевого в принципе понятна: чем больше занята Россия своими проблемами, тем вольготнее жилось Сечи…

Следует отметить, что богатство Калнышевского раздражало простых сечевиков.
Ещё большее недовольство вызывало:
- преследование им гайдамаков,
- имитация выборов старшины и
- обустройство земледельческих поселений с, практически, «панскими» порядками.
Кроме того, старшина обнаглела в край: воровство казённых денег высылаемых на содержание войска становилось систематическим.
Всё это, естественно, приводило к восстаниям сечевой бедноты.

С 1766 года запорожское общество переживало социальный кризис. Нарастала борьба «голоты» против «дуки» (богатеев).
Дело дошло до того, что кошевой атаман Сечи Пётр Калнышевский дважды спасался бегством из Сечи от восставшей запорожской бедноты.
В декабре 1768 года на Сечи вспыхнуло мощное восстание.
Казаки-сирома ночью окружили дом кошевого, намереваясь его убить.
Калнышевский бежал через чердак своего дома, переодевшись в монашескую рясу. Он пробрался тёмными закоулками предместья в днепровские плавни и спрятался там до рассвета.
А на следующий день кошевой со своими сторонниками из зажиточных казаков, при содействии российских солдат из Новосеченского ретраншемента, жестоко подавил восстание, расстреляв толпу картечью из армейских пушек.
Оба раза (и в 1766-м, и в 1768-м) восстания сечевиков, по просьбе Петра Ивановича, подавляли регулярные русские войска под командованием П. Румянцева и П. Панина.
Многих запорожских бунтовщиков тогда запроторили в Сибирь и подвергли пыткам.
В отместку кошевой атаман в 1766 году лично запорол насмерть одного из зачинщиков восстания.
А в 1770 году выслал руководителей бунта на каторгу в Сибирь.

Вражда между противоборствующими группировками – зажиточным казачеством, поддерживавшим реформы Калнышевского, и сиромой, которая стремилась сохранить «здобычницкий» уклад жизни, не утихала.
То в одном, то в другом месте вспыхивали восстания.
Плелись заговоры против Калнышевского.
И писались на него доносы.
Чтобы скомпрометировать кошевого атамана, слагались песни о том, будто он уже принял мусульманство и «побусурманился».

А тем временем старшина жирела, боеспособность казаков падала.
А тут ещё кошевой атаман вступил в тайные переговоры с турецким султаном.
Об этом не замедлил сообщить в Петербург полковой старшина Войска Запорожского низового Павел Савицкий.
В январе 1767 года он писал в Петербург, что кошевой атаман вместе с войсковым писарем Павлом Головатым и военным есаулом готовятся в ближайшие месяцы предать Россию и принять турецкое предложение.

Павло Савицкий доносил на кошевого, будто он говорил своему писарю:

«Вижу, нечего надеяться на русских, а нужно написать турецкому императору и, отобрав в Войске 20 добрых казаков, отправить с прошением принять Войско Запорожское в турецкую протекцию, а в Войско напишем, чтобы все готовились к походу; напишем, что когда российская регулярная армия или гусарская какая-нибудь команда до запорожских владений войдёт, то чтоб ни одного человека не впустили в границы, а если бы стали силою входить, то поступали с ними как неприятелями».

И с турками, и с татарами чтоб жили «смирно и дружно».
Далее Павел Савицкий писал, что войсковой есаул после этого разговора отсутствовал в Сечи более двух недель (вероятно, объезжая Запорожье для обсуждения ситуации с паланковой старшиной)…
Но царское правительство сочло это письмо клеветой, не сомневаясь в преданности кошевого атамана.

Екатерина II писала Калнышевскому, что:

«У нас никогда не было ни малейшего сомнения в вашей со всем войском к нам верности».

Со временем выяснится, что подозрения о дипломатических связях Запорожской Сечи с Крымом (вассалом Турции) были обоснованными.
Получается, что Калнышевский тайно, за спиной императрицы, вёл переговоры с татарами и турками.
А это значит, что не был он таким уж белым и пушистым.
И совсем не без вины его позже сослали в Соловки...

Кошевой атаман вошёл в историю и как выдающийся военный деятель.
В 78-летнем возрасте возглавил он Запорожское войско в русско-турецкой войне (1768 – 1774 годов).
Пётр Иванович непосредственно руководил многотысячным соединением конницы - воевал с крымскими татарами и турками.

Сначала Калнышевский с запорожцами действовал в армии графа Румянцева.
И отражал турецкие набеги на запорожские земли по реке Бугу.
Зимой 1769 года мощные набеги крымских татар и ногайцев опустошили западные и северо-восточные пределы Запорожья. Особенно пострадали тогда густонаселённые Самарская и Орельская паланки. Ущерб был нанесён огромный.
К весне Пётр Иванович смог контролировать ситуацию и произвести ответный удар опустошением ногайских аулов на реке Молочной и возле Перекопа.

В следующем году – в 1770-м - запорожцы под командой Калнышевского состояли в армии князя Прозоровского.
Они:
- Сокрушали коммуникации противника.
- Опустошали его тылы от Аккермена и Хаджибея (нынешние Белгород-Днестровский и Одесса) до Таганрога.
- Содействовали разгрому турок русскими войсками при Ларге и Кагуле.
- Важным вкладом запорожцев в победу над Турцией было отторжение из-под власти Крымского ханства ногайских орд, составлявших главную массу лёгкой кавалерии противника.

Летом 1770 года Калнышевский возглавлял пятитысячный отряд запорожцев в составе авангарда русских войск под командованием генерала Прозоровского.
К слову, в рядах авангарда кроме запорожских действовали и донские казаки, традиционно превосходившие своих сечевых коллег в организованности, дисциплине и боевой выучке.
Пока авангард Прозоровского перемещался в соответствии с планами командования, запорожцы в свойственной им манере проводили так называемые поиски.
В ходе их решалась главная для казаков задача - получение добычи.
Ведь нравы в ХVIII веке были далеко не ванильные. И грань между завоеванием военных трофеев и мародёрством выглядела зыбкой. Особо запорожцев винить не за что. Ведь они как привыкли, так и действовали. Да и Сечь, как мы знаем, исконно жила не за счёт разведения цветов и вышивания крестиком…

Из исторической справки, представленной в суд Черноморским гайдамацким объединением, и, по мнению самих гайдамаков, призванной доказать величие полководческих заслуг Калнышевского:

«Запорожцi спустошили низку сiл, а також спалили мiстечко Аджидер (сучасне м. Овiдiополь), де взяли чималу здобич, хоч там ворогiв нiкого не застали...»

Мне думается, что представлять разбой, грабёж и конокрадство в виде великих подвигов и выдающихся побед, очевидно, не стоит...
Итак, противника не обнаружили, сопротивления никто не оказывал, но сёла разграбили и городок сожгли.
После этого двинул Пётр Иванович своих чудо-головорезов к Хаджибею.
2 июля 1770 года запорожцы ворвались в турецкую слободу, расположенную возле крепости Хаджибей.
Она и представляла собой жилые дома, ремесленные мастерские, конюшни и торговые лавки.
Саму крепость при этом штурмовать никто не собирался. Потому как дело это было хлопотное, опасное. И, главное, с точки зрения добычи малоперспективное.
Другое дело - слобода…
Небольшой турецкий отряд из состава гарнизона крепости сделал вылазку и пошёл на выручку своим семьям.
Однако доблестные запорожцы «увiйовши у тi будинки приступом, усiх туркiв порубали, а форштадт спалили».
Крепость Хаджибей, в отличие от слободы, осталась нетронутой...

Пётр Иванович же вместе с Прозоровским удовлетворились перечислением в победных реляциях данных об освобождении из турецкого плена жителей Валахии (нынешней Молдовы), евреев и цыган. А также количества захваченных единиц крупного рогатого скота, лошадей и овец.
Ну, кому война, а кому мать родная…
Подобные вылазки казаков, по правде говоря, поощрялись командованием русской армии. Поощрялись как действия, наносящие урон тыловой базе противника и одновременно обеспечивающие провиант своим частям.

В 1771-1772 годах военная деятельность Калнышевского ограничилась охранением реки Буга.

За боевую доблесть и личную храбрость Екатерина II наградила кошевого атамана 5 января 1771 года большой именной Золотой медалью с личным портретом, вправленным в бриллиант, на Андреевской ленте и надписью:
«Войска Запорожского кошевому Калнышевскому за отменную храбрость против врага, поступки и особенное к службе старание».
Кроме того, через 2 года (в 1773 году) Петру Ивановичу было присвоено воинское звание русской армии - генерал-лейтенант.

Надо сказать, что во время войны с Турцией запорожское казачество, в значительной степени благодаря личности П. Калнышевского, стало «модным явлением» в придворных кругах Петербурга.
Многие российские вельможи и офицеры считали за честь записаться в один из 38 казацких куреней. И стремились записаться в реестр войска Запорожского, прославленного победами в сражениях.
Первым записались граф Панин и князь Прозоровский.
Впоследствии - астроном Эйлер.
В 1772 году уже сам фаворит императрицы генерал-поручик Потёмкин попросил П. Калнышевского записать его в казаки.
Что и было сделано.

Называя кошевого атамана «неразлучным другом», Г. Потёмкин писал:

«...Уверяю вас чистосердечно, что ни одного случая не пропущу, где усмотрю принести любую желаниям вашу выгоду, на справедливости и крепости основанную».

Согласно древнему казацкому обычаю его назвали новым прозвищем - Грицько Нечёса (за большой лохматый белый парик).

Новороссийский генерал-губернатор Г. Потёмкин выражал своё уважение и любовь войску Запорожскому, подчёркивал свою тогдашнюю готовность услужить «милостивому своему отцу», как он называл Калнышевского.

Ну а потом была ликвидация Новой Сечи...
Случилось это в 1775 году.
(Подробнее об этом написано в моей статье «Ликвидация казацкой республики – Запорожской Сечи»).

Как известно, после разрушения российским войсками Запорожской Сечи 85-летний кошевой атаман Петр Калнышевский, войсковой писарь Иван Глоба и военный судья Павло Головатый были арестованы.
Их судьба находилась в руках Екатерины II.

В августе 1775 года царица издала указ, в котором говорилось, что:

«Сечь Запорожская окончательно уже разрушена, с уничтожением на грядущие времена и самого названия запорожских казаков, не менее чем за оскорбление нашего Императорского Величества за поступки и дерзости, которые совершаемы были от этих казаков непокорностью нашим высочайшим Повелениям».

В манифесте Екатерины II о ликвидации Запорожской Сечи ничего не было сказано о вине Калнышевского.
В последующих документах значилась формулировка «за вероломное буйство и разграбление подданных».
В чём заключалось это «буйство», оставим на совести её автора - Г. А. Потёмкина.
Что же касается «разграбления подданных», то здесь ясно просматривается контекст борьбы запорожцев с русскими помещиками за землю. А также то, что царское правительство считало главной виной последнего запорожского кошевого колонизацию Юга Украины.

После ареста Пётр Калнышевский, вдруг, куда-то исчез.
И никто (даже ближайшие родственники) не знал, где же он находится.
Даже через много лет после смерти Калнышевского никто на Украине не знал и не ведал, где он провёл остаток своих дней, и где находится его могила.

Казачьи песни намекали, что кошевой перебрался на Дон.
В одной из них говорилось, что Калнышевский якобы бежал в Турцию и там женился.

Лишь значительно позже, уже почти через век, исследователи установили, что:
- кошевого П. Калнышевского сослали в Соловецкий монастырь,
- военного писаря Глобу - в Туруханский монастырь, а
- военного судью Головатого - в Тобольский монастырь.

Заслуживает внимания версия Д. Кулиняка о том, что Екатерина II ревниво поддерживала свою репутацию «гуманистки и благодетельницы» и поэтому вряд ли стала бы преследовать 85-летнего Калнышевского.
Тем паче тот уже не представлял для неё реальной угрозы.
Не следует также забывать, что Пётр Иванович был уравнён в правах с российским дворянством.
Поэтому Д. Кулиняк считает, что П. Калнышевскому позволили вернуться на свой хутор на родной Роменщине, чтобы тихо доживать век.

Но почему же тогда почти через год после разрушения Сечи его арестовали?

По мнению Кулиняка, Калнышевский тайно налаживал контакты с той частью казачества, которая пыталась учредить новую Сечь за пределами Российской империи (на территории Османской империи).
За что и поплатился…
Именно эти планы кошевого атамана и стали причиной гнева Екатерины II.

По версии Г. Фруменкова, П. Калнышевский вместе с военным писарем и судьей был выслан в Москву в распоряжение военной коллегии.
Военная коллегия признала его виновным в неповиновении правительству.

Правительство решило без огласки расправиться с ним.
Г. Потёмкин, в прошлом большой «поклонник» П. Калнышевского, с присущей ему изысканностью сформулировал обвинительное заключение против бывшего кошевого атамана.
Он просил не применять к нему и его соратникам смертную казнь, а отправить их на пожизненное содержание в монастыри:
- кошевого - в Соловецкий,
- а двух других - в Сибирь.
Они не имели права покидать территорию монастырей. Им запрещалась переписка и вообще какое-либо общение с посторонними людьми.
По приговору Военной коллегии Петр Калнышевский было осуждён на пожизненное заключение в Соловецком монастыре. Там ещё с XVI века существовала тюрьма для особенно опасных преступников.
На этом документе имеется собственноручная подпись царицы:
«Быть по сему».

В нём было отмечено, что:

«Заводя собственное хлебопашество, расторгал он тем самое основание зависимости от престола нашего и помышлял среди отечества Российского область сотворить совершено независимую под собственным своим неистовым управлением».

Согласно указу последний кошевой Пётр Калнышевский должен был отправиться на вечную ссылку в Соловецкий монастырь «за вероломное буйство и разорение российских подданных».

Предание же гласит, что:

«Клята баба Катерина II предложила кошевому атаману:
«Получай волю и имение. Только отрекись от казацтва».
На что Калнышевский гордо ответил:
«Нет! Или воля казацкая, или тюрьма!» и не изменил присяге, данной сечевому товариществу, которое выбирало его «казацким батьком».

И «по высочайшему повелению» императрицы Екатерины II последнего кошевого атамана Запорожской Сечи заковали в кандалы и сослали на Соловки...

В контексте исследования судьбы Петра Ивановича следует подчеркнуть особую роль П. Ефименко, известного российского историка.
Он разыскал в Архангельске дело о высылке в Соловецкий монастырь кошевого П. Калнышевского.
В ноябре 1875 года журнал «Русская старина» опубликовал его статью «Калнышевский, последний кошевой Запорожской Сечи».
Благодаря этому мы знаем подробности «путешествия» последнего кошевого атамана на Соловки…

Вот как было дело.
25 июня 1776 года секунд-майор 1-го Московского пехотного полка Александр Пузыревский выехал во главе конвоя, сопровождавшего Калнышевского из Москвы в Архангельск.
Конвоирование осуществлялось в режиме секретности.
В данной Пузыревскому подорожной Калнышевский упоминался как «некоторый арестант».
Для поездки использовалось 9 подвод, которые должны были сменяться на почтовых станциях «без всякаго задержания».
Пузыревский имел указание «чтоб он содержал… [арестанта] в крепком присмотре и во время пути от всякаго с посторонними людми сообщения удалял».

Тысячекилометровое расстояние от Москвы до Архангельска было преодолено (если учесть состояние коммуникаций) в очень спешном порядке – всего за 16 дней.
2 июля миновали Вологду.
7 июля – Важеск.
11 июля Пузыревский вместе с подконвойным прибыл в Архангельск.

Архангельский губернатор Егор Головцын должен был проявить недюжинную энергию для того, чтобы обеспечить наискорейшую отправку «некоторого арестанта».
Для отправки заключённого на Соловецкие острова по распоряжению губернатора было нанято судно архангелогородского купца Воронихина. И тому на следующий день было выдано «дватцать рублей из неположенных в стат доходов».

Днём раньше из архангелогородской губернской роты в распоряжение Пузыревского были командированы сержант Иван Шапошников и трое рядовых: Лукьян Зуев, Антон Луковицын и Матвей Субакин.
Они должны были охранять последнего кошевого (судя по выданным им деньгам на провиант и медикаменты) в течение года.
Судно купца Воронихина, согласно предписанию губернатора, на всём пути следования до Соловков должно было обеспечиваться местными крестьянами «потребным… числом хороших проводников без малейшаго задержания под опасением строгого за остановку взыскания».

Опасное путешествие затянулось до 29 июля.
На выходе из устья реки Двины судно попало в шторм.
Затем дважды садилось на мель, отчего было сильно повреждено.
И 18 июля остановилось на урочище Кумбыш.
После произведённого в скорости ремонта и замены заболевшего кормщика,
корабль, наконец, вышел в Белое море.
Дальнейшее его плаванье было каботажным. То есть, осуществлялось вдоль берега.
На ночлег останавливались в находящихся на побережье монастырях и деревнях. Последняя остановка была сделана в деревне Дураковой.
Дальнейший путь пролегал по прямой линии на Соловки, минуя остров Сокжинский, окружённый каменными островками – Бакланами, к югу от которого находится Онежская губа.
Дальше следовал Анзерский остров, входящий в состав Соловецкого архипелага. Там сделали остановку на ночлег в Анзерском скиту.
И отправились через остров Муксалма к Большому Соловецкому острову, обогнув его с южной стороны.
Корабль, вёзший Калнышевского, достиг Соловков к 29 июля.
Именно этим днем датируется передача А. Пузыревским в монастырскую казну денег, предназначенных для содержания Калнышевского и первая исповедь кошевого атамана в стенах этого монастыря.
30 июля архимандрит Соловецкого монастыря Досифей отрапортовал архангельскому губернатору о принятии «государевого преступника».

Вот с этого дня - 30 июля 1776 года – и начинается Соловецкий период в жизни Петра Калнышевского.

Последний кошевой атаман запорожцев 25 лет провёл в заключении, лишённый права переписки и общения.

Образ национального героя-мученика, невинно страдающего от своеволия царских властей в застенках Соловецкого монастыря, породил ряд животрепещущих картин о тяготах заключения Калнышевского.
Его будто бы разместили в одном из самых мрачных казематов крепостной тюрьмы.
Режим якобы отличался исключительной суровостью.
Мол, фактически старец был заживо замурован…

Д. И. Яворницкий, посетивший в мае 1887 года Соловецкий монастырь с целью сбора материала о нахождении Петра Калнышевского в заключении, записал ряд местных рассказов о том, что последний кошевой будто бы содержался в земляной яме.

Эти рассказы пространно изложил Иван Шаповал в своей книге «В поисках сокровищ» («В пошуках скарбiв»). Она неоднократно издавалась в 1960–1980-е годы.

Вот как Иван Шаповал описывал пребывания на Соловках казацкого атамана:

«Когда кошевого перевели из Прядильной камеры в иное помещение, то от него осталось в камере более как на два аршина нечистот; что, просидевши в тюрьме столь долгое время, он одичал, стал хмурым и потерял зрение; что у него выросла длинная борода и вся одежда на нём распалась на лохмотья и спадала с плеч»…

«Когда Александр I посетил Соловки и увидел яму, в которой сидел кошевой Петр Калнышевский, он «пришёл в ужас».
Чтобы хоть чем-то задобрить невинного мученика, император спросил Кальнышевского, какое бы он хотел вознаграждение за перенесённые муки и страдания?
Калнышевский пренебрежительно смерил взглядом царя: «Ничего мне, государь, не надо, кроме одного: повелите возвести острог для таких же мучеников, как и я, чтобы они не страдали в земляных ямах».
Царь приказал ямы ликвидировать…»

Если верить Шаповалу, в Соловецком монастыре (что находился на острове в Белом море) Калнышевского содержали в каменном мешке под башней.
Это был один из самых страшных казематов.
В исторических документах сохранилась опись этой темницы.
Она имела форму лежачего урезанного конуса из кирпича.
Длина – 2,8 метра, ширина – 2,1 метра, высота при входе - 2,1 метра, а в узком конце - 1 метр.
При входе справа – ложе для заключённого.
Стены серые, с плесенью.
Воздух затхлый, спёртый.
В узком конце находится маленькое окошко (24 сантиметра). Лучи света через три рамы и двое решёток сумрачно освещают этот страшный каземат.

Содержали Калнышевского в этой темнице как зверя какого-то.
Его приковали железом за обе ноги и левую руку. Свободной оставили только правую руку.
В этой страшной темнице заключённый деревенел от холода, не знал ни света, ни тепла.
Тело его, особенно закованные ноги, покрывались язвами и болячками. Ноги и руки сводило от страшного ревматизма.
Одежда превращалась в лохмотья.
Из еды подавали только хлеб и воду.
Собственные испражнения отравляли вонью всю яму.
И, вдобавок ко всему этому, на несчастного заключённого нападали голодные крысы.

И вот в таких страшных условиях Калнышевский провел целых 25 лет(!).
Только подумать: 25 лет старец выдерживал немыслимые испытания ради идеи!
Да его можно сравнить едва ли не с Прометеем!

Вот так преподносят некоторые украинские исследователи историю пребывания Калнышевского в Соловецком монастыре…

На самом же деле, подобного рода рассказы совершенно не соответствуют действительности.
По исследованиям ряда историков предстаёт совершенно иная картина пребывания Петра Кальнышевского на Соловках, нежели это изображает отечественная историография…

Ещё известный украинский историк-исследователь Дмитрий Яворницкий, нашедший в монастырском архиве документы о кошевом атамане, утверждал:

«Калнышевский сидел не в Остроге и не в яме башни Корожней, где содержались самые тяжкие преступники, а в монастырской келье, того самого дома, где жила и вся братия Монастырская, начиная с архимандрита и кончая простыми трудниками».

Яворницкий отдельно отмечал, что последнего кошевого не могли держать в земляных ямах, хотя бы потому, что они – эти ямы - были замурованы ещё в 1742 году.

Собственно, это подтверждается и данными позднего исследователя Г. Г. Фруменкова.
А также материалами последних исследований проведённых в 2002 году современным историком В. В. Грибовским в архивах Москвы, Архангельска и Соловецкого монастыря.

Да. Земляные ямы, действительно, были на Соловках одним из способов наказания преступников, которые совершили тяжёлые преступления против религии и морали. По сути это была своего рода епитимья, к которой прибегали и сами пустынники по собственной воле.

Ужасные рассказы об этих ямах зафиксировал посетивший Соловки в 1872 году В. Немирович-Данченко. Хотя монахи его и уверяли, что «подземные тюрьмы» на Соловках являются пустыми выдумками газетчиков.

Известно, что ещё в 1742 году царское правительство приказал Соловецкому настоятелю засыпать все ямы для колодников. А их самих перевести в наземные помещения.
Настоятель в отчете правительству отрицал наличия колодницких ям.
А специальная правительственная инспекция монастыря не выявило случаев содержания заключённых, не предусмотренных инструкциями.
Тем не менее, это не прекратило существование слухов о таких ямах.

По Г. Фруменкову:

«Земляная тюрьма представляла собой вырытую в земле яму, глубиною два метра, обложенную по краям кирпичом и покрытую сверху досчатым настилом, на который насыпалась земля. В крыше прорубывалось отверствие, закрываемое дверью, запиравшейся на замок после того, как туда опускался узник или пища ему. Для спанья пол устилался соломой. Для естественной нужды раз в сутки опускались через потолочное окошко и поднимались для очищения специальные суда».

Но Калнышевский не мог находиться в колодницкой яме по причине того, что:
- Во-первых.
Подобное место заключения использовалось преимущественно для содержания лиц, обвинённых в тяжких преступлениях против церкви (как вид епитимьи).
А кошевой атаман относился к «государственным преступникам», а не к тем, кто совершил преступление против религии и морали.
Более того, кошевого удерживали там как знатного узника.
А это предполагало особые привилегии…

Яворницкому удалось выяснить, что, находясь в заключении, Пётр Иванович имел вполне приличное содержание:

«Я увидел, что Калнышевский содержался много иначе, чем другие арестанты и колодники, сидевшие в Соловецком заключении, получая по 1 рублю в день или 365 -366 рублей в год».

Следует отметить, что на содержание П. Калнышевского была выделена крупная для того времени сумма: 1 рубль золотом в сутки. По тем временам это была гигантская сумма.
Для сравнения - на монахов монастыря расходовались 2,5-3 копейки в сутки.
Годовое же содержание монаха в том же монастыре обходилось в 9 рублей, простого заключённого от 10 до 30 рублей.

Причем, это была громадная сумма не только для монастыря: Калнышевский, мотая срок, получал в 5 с гаком раз больше жалования кошевого атамана Запорожской Сечи...

Во вторых.
Ещё 20 января 1742 года указ императрицы Елизаветы Петровны обязал Соловецкого настоятеля засыпать все ямы для колодников, а их перевести в наземные помещения.

Впоследствии слухи о существовании таких ям снова дошли до Петербурга.
Из-за этого в 1758 году на Соловки выехал даже специальный инспектор.
Он, впрочем, ничего подобного не обнаружил.
И дело о существовании колодницких ям было окончательно закрыто.

Авторитетный исследователь соловецкой истории Г. Г. Фруменков резонно полагал, что колодницкие ямы были засыпаны накануне приезда инспекции в 1758 году.
Хотя, впрочем, он, не приводя должных аргументов, предположил, что сразу после отъезда проверяющих «монахи опять распечатали их и стали помещать туда «упорствующих в своей ереси» раскольников, а позднее и революционеров». То есть использовались «до самого конца XVIII века… и в первой половине ХIХ века».

Скорее всего, ямы были, действительно, засыпаны к 1758 году.
Поскольку вряд ли, имея строгое правительственное запрещение, Соловецкие монахи имели столь нужную необходимость втайне использовать их.
Ведь тогда они рисковали быть в этом уличёнными:
- как офицерами и солдатами Соловецкого гарнизона, часто сменяемыми,
- так и кем-то из паломников или работников, в огромном количестве ежегодно приезжающих на Соловки…

В любом случае, Пётр Калнышевский находился в наземном помещении.

Это видно из письма наместника монастыря Симона от 12 октября 1779 года, адресованного архимандриту, в котором сообщалось:

«По многократной меня прозбе Петра Ивановича Колнышевского, для надобности ему к поправлению и перекрытия кельи, в которой он живёт, что от дождя великая теча происходит, отчего и платье у него гниёт, и просит ваше высокопреподобие приказать особливо, сверх монастырских нанятых в плотничную работу работных на ево сщёт нанять четырёх человек и весной с протчими монастырскими работниками прислать».

Конечно, «гниющее платье» – свидетельство крайне трудных условий заточения.
Но при этом, как видно из документа, Калнышевский мог на собственные средства нанимать плотников для починки крыши...

Документы Соловецкого архива, сохранившиеся к моменту приезда Д. Яворницкого, указывали, что Калнышевский сначала находился в одной из келий (каземата) Головленковской тюрьмы.
Расположена она была возле Архангельской башни Соловецкого кремля.
По состоянию на 13 ноября 1788 года Калнышевский находился в келье № 15.
Д. Яворницкий сделал убедительный вывод о 12-летнем пребывании кошевого атамана в Головленковской тюрьме.

Мнение по этому поводу Г. Фруменкова сформулировано без ссылки на конкретные документы.

Он полагал, что:

«В каменном мешке Головленковской тюрьмы… Калнышевский провёл 16 лет, после чего ему отвели более «комфортабельную» одиночную камеру рядом с поварней, где он просидел ещё 9 лет».

Затем (ноябрь 1789 года) запорожский узник был переведён от Архангельской к Прядиленной башне Соловецкого кремля в келью № 14.

М. Колчин, опираясь на монастырскую устную традицию, полагал, что Калнышевский находился в здании под названием Сушило, расположенном возле монастырской мельницы при Белой башне:

«При самом входе под башню находится жилище мельников, от дверей которого идёт узкий темный проход сажени две длины; чтобы не заплутаться и не запнуться за что-то, необходимо идти с огнём. Спускаемся ступени на три ниже уровня земли, идем по узкому тёмному проходу, сворачиваем немного вправо и входим низкою дверью в большую, квадратную, сажени в три, комнату. В ней темно, так как нет ни одного окна, а взамен этого на каждой стене находились двери с махонькими вырезками среди них. Комната целиком состоит из кирпича: пол, потолок, стены, лавки, полки, – словом, всё кирпичное. Сыро, стены мокрые, заплесневелые; воздух спёртый, удушливый, такой, какой бывает в сырых погребах. Испугавшиеся света крысы, водящиеся здесь во множестве, с ужасом бросаются вам под ноги. В этой комнате в прежнее время помещалась стража, караулившая узников, заключённых в казематы, расположенные по всем сторонам этой комнаты. Прямо перед нами маленькая, аршина в два вышины, дверь с крошечным окошечком в средине её; дверь эта ведёт в жилище узника… Оно имеет форму лежачего усеченного конуса из кирпича, в длину аршина 4, шириною сажень, высота при входе три аршина, в узком конце полтора. При входе направо мы видим скамью, служившую ложем для узника, над нею почернелая до неузнаваемости икона, а за нею сохранилась пасхальная верба. На другой стороне остатки разломанной печи… В узком конце комнаты находится маленькое окошечко вершков шесть в квадрате; луч света, точно украдкой, через три рамы и две решётки тускло освещает этот страшный каземат. При таком свете читать можно было в самые светлые дни и то с великим напряжением зрения. Если заключённый пытался через это окно посмотреть на свет Божий, то его взорам представлялось одно кладбище, находящееся прямо перед окном… Рассказывают, что в рассматриваемом нами каземате последний кошевой бывшей Сечи Запорожской, Калнышевский просидел 16 лет».

Конечно, М. Колчин описал состояние этого помещения в начале ХХ века, когда монастырь уже не использовался как место заключения, а многие из его прежних служебных и хозяйственных помещений утратили былое значение.
Во времена же Калнышевского в Сушило было тепло и сухо.

В целом же, как отмечают современные исследователи, условия нахождения в Соловецкой тюрьме были терпимые.
Как и монашествующая братия, заключённые находились в приспособленных кельях, в которых существовала отопительная система, идущая от хлебопекарных и других печей.

Питание Соловецких заключённых разнилось.
Существовала и разница в перечне блюд, подаваемых в верхней, нижней и «рабочей» трапезе монастыря.
Традиционные Соловецкие блюда состояли из холодной или варенной трески с квасом, хреном, луком и перцем, щи с капустой, палтусом, овсяной и ячменной крупой и подболткой.
Были также и суп из сухой трески с картофелем, подболткой и молотыми костями палтуса «для вкуса», и каша. По воскресным и праздничным дням пшённая. Гречневая – по понедельникам, средам и пятницам. В другие дни – ячменная. В скоромные дни – со сливочным, в постные – с постным маслом.
В воскресенье употреблялась водка.
Все дни в году разделялись по характеру принятия пищи:
- в скоромные дни употреблялись молокопродукты, скоромная рыба;
- постные дни делились на постные рыбные и постные безрыбные.
Эта пища была вполне здоровой. Среди Соловецких обитателей не было заболеваний цингою…

Учитывая военные заслуги Петра Калнышевского, на содержание и питание почётного пленника правительство ежегодно выделяло достаточно большие средства.
Императрица надеялась, что последний атаман Войска Запорожского покается.
Надеялся на это и всесильный Григорий Потёмкин.
Он не забывал своего «друга» и периодически запрашивал Синод:
Жив ли ещё атаман?

Но Пётр Калнышевский пережил и «светлого князя», и «императрицу Всея Руси».
За 25 лет пребывания на Соловках он ни разу не обратился с просьбой ни к Екатерине, ни к её наследникам…

Охраняли П. Калнышевского («великого грешника») в течение многих лет, как правило, одни и те же часовые во главе с начальником соловецкого отряда. Его охраняли 4 солдата с офицером, хотя у других политзаключённых было по 2 конвоира.

Находясь в православном монастыре, Петр Калнышевский, регулярно исповедовался и причащался.
Вёл он себя смиренно и набожно, чем снискал уважение у монашества.
И до конца жизни сохранил ясный ум и память.

Лишь трижды в год - на Пасху, Рождество и Преображения - его выводили из кельи.
Вероятно для участия в православных праздниках и торжественном обеде в одной из палат Успенского трапезного собора.

Во время одного такого случая местные поморские рыбаки видели этого «казацкого атамана» на входе в Трапезную палату и оставили такие наблюдения:

«Росту среднего, старый видом, седастые волосы и волос обсекся; видно, что много сидел. Борода не долгая, белая… Говорил он не так чисто, как по-русски».

Был одет в китайчатый синий сюртук с оловянными пуговицами в два ряда и красный кармазин.

Поморы также были свидетелями того, как на этом ветхом старике остановил свой взгляд архимандрит, молвив:

«Древний ты, землею пахнешь».

В течении 25-летнего пребывания на Соловках кошевой не менее 3-х раз менял свое место нахождения.
И во всех случаях его кельи отличались хорошими условиями для жизни.
Последним местом обитания Калнышевского была Келарская палата Соловецкого Спасо-Преображенского собора.

Об уважении Калнышевского к Соловецкой святой обители свидетельствуют его богатые подарки монастырю:

В 1794 году он пожертвовал Спасо-Преображенскому собору Соловецкого монастыря серебряный запрестольный крест весом более 30-ти фунтов (13,6 килограмма).

В 1798 году на средства Калнышевского была изготовлена сребропозлащённая риза с венцами, весом 24 фунта 84 золотника

А в конце жизни, в 1801 году, в честь своего освобождения, поднёс в дар Соловецкому монастырю ценное Евангелие, оправленное в серебро с позолотой.
Одна оправа его весила больше двух пудов (32 килограмма).
А стоимость иконы - 2435 рублей.

Это были очень богатые подношения.
К тому же данные страждущим узником...

Богомольный узник дождался своего освобождения весною 1801 года.

По манифесту внука Екатерины - «самого либерального» императора Александра I (от 12 апреля) Петру Ивановичу было «даровано прощение» и право по собственному желанию выбрать место проживания.
Бывший кошевой, который за 25 лет пребывания в одиночестве ослеп, обрёл, наконец-то, свободу, получил «волю».
А было ему тогда 110 лет (и из них последние – четверть столетия – он пребывал в одиночной камере монастырских застенков!).
Это был настоящая богатырская натура, настоящий запорожский дуб!

Но Калнышевский не воспользовался «даром нового благодетеля».

В ответ на дарование ему свободы Александром I амнистированный атаман в письме архангельскому губернатору Мезенцеву благодарил царское правительство.

И не желая по старости и слепоте покидать Соловки, атаман в «просьбе» на царское имя просил оставить его на прежних условиях в монастыре:

«…Поелику ныне достиг уже я совершенно глубокой ста десятилетней старости и лишась совершенно зрения, не могу отважиться пуститься в путь столь дальний, а расположился остатке дней моих посвятить в служение Единому Богу в сем блаженном уединении, к коему чрез дватцатипятилетнее время моего здесь пребывания привык я совершенно, в обители сей ожидать с спокойным духом приближающагося конца моей жизни».

Не потеряв разума и чувства юмора, он обосновывает своё решение тем, что привык к монастырю и «здесь оною (свободой) наслаждаюсь в полной мере».

11 июля 1801 года прошение Калнышевского было удовлетворено Александром I, который предписал «оное жалованье продолжать производить по смерть его».

Согласно местному преданию, Петра Ивановича навестил на Соловках царь:

Александр сел, опустил руки, не зная, как начать разговор со старцем.
В итоге произнёс:
- Вы прощены и свободны!
На что Калнышевский ему ответил:
- Я был свободен всю свою жизнь и делал то, что желал мой народ. А прощенье мне может дать только Господь Бог.
Чтобы хоть чем-то задобрить невинного мученика, Император спросил его, какую бы он хотел награду за перенесённые муки и страдания?
Пётр Калнышевский пренебрежительно смерил взглядом царя:
«Ничего мне, Государь, не нужно, кроме одного: прикажи построить Острог для таких же мучеников, как и я, чтобы они не страдали в земляных ямах».

Итак, следуя старому запорожскому обычаю, Пётр Калнышевский остался коротать свой век послушником при православном монастыре.

Свободой наслаждался П. Калнышевский, правда, недолго.
31 октября 1803 года в мире с людьми и Богом почил последний запорожский кошевой атаман.

Таким образом, будучи формально местом заключения, Соловецкий монастырь стал для Петра Калнышевского не «мученическим венцом», а местом умиротворения и примирения с Богом.

Об особом почитании братии монастыря Петра Ивановича Кальнышевского свидетельствует тот факт, что его погребли на почётном месте - южном подворье Спасо-Преображенского собора при Успенской церкви. Похоронили рядом со знаменитым духовным и политическим деятелем России периода Смутного времени преподобным Авраамием Палицыным и Соловецким архимандритом Феодоритом.
Это было особой честью, оказанной последнему запорожскому кошевому Соловецкими иноками.

А в 1856 году по распоряжению архимандрита Александра Павл;вича на могиле Калнышевского была установлена плита с серого отполированного гранита.

На ней высечена эпитафия, содержащая краткое жизнеописание атамана:

«Здесь погребено тело в Бозе почившего кошевого бывшей некогда Запорожской грозной Сечи казаков атамана Петра Калнышевского, сосланного в сию обитель по Высочайшему повелению в 1776 году на смирение. Он в 1801 году, по Высочайшему же повелению, снова был освобождён, но уже сам не пожелал оставить обитель, в коей обрёл душевное спокойствие смиренного христианина, искренне познавшего свои вины.
Скончался 1803 года, октября 31 дня, в субботу, 112 лет от роду, смертью благочестивою, доброю».

Могила славного атамана, сильного духом и телом, не сохранилась.
В 1930-х годах в Соловецком монастыре вновь была создана тюрьма - уже для врагов Советской власти.
И на месте монастырского кладбища были разбиты огороды, которые возделывали политзаключённые.
От захоронения Калнышевского осталась только каменная могильная плита.

Про Петра Калнышевского не забывают на Соловках и до сих пор.
В августе 2002 года был открыт некрополь в Германовском дворике, где расположили плиту с могилы атамана.
Как свидетельствуют сотрудники заповедника: среди туристов история Петра Калнышевского пользуется большой популярностью…

Рецензии

Равиль, очень благодарна вам за за полный ответ на многие возникшие вопросы, когда я 26 октября слушала передачу по радио "Вести FM" : http://radiovesti.ru/episode/show/episode_id/42079

Там, кстати, на вашу фразу "МОГИЛА СЛАВНОГО АТАМАНА, СИЛЬНОГО ДУХОМ И ТЕЛОМ, НЕ СОХРАНИЛАСЬ" - эта передача дает опровержение. Но, возможно, это вам уже известно.
С искренним интересом к вам - коллега Екатерина Яковлевна.

Спасибо Вам, Екатерина! Я когда-то возил своих учеников в село Покровское (где находилась Новая сечь). Там ест гранитная стелла в честь Калнышевского. И замечательный народный музей (где есть экспонаты о последнем кошевом атамане). Возил детишек к гранитным водопадам (это недалеко от станции Ток). В тех краях находился зимовник Калнышевского и по преданию спрятаны его сокровища. Там сейчас стоит памятник ему.Радио я не слушаю. Потому как убедился, что частенько там врут самым наглым образом (что в "Эхо Москвы", что в "Вести ФМ).И для меня они не авторитет. Да, когда Яворницкий ездил в Соловки, могила была. Но в 90-х годах украинские историки ездили туда, и кроме плиты могильной, ничего не нашли. Нынешние горе-историки столько всего наворотили, настолько извратили, сфальсифицировали нашу историю, что доверия к ним нет. Я уважаю только Толочко, Чайковского, Масловского (его, к сожалению, убили в подъезде своего дома нынешние бандеровцы, как и Олеся Бузину).Они остались честными и объективными историками. А многие 30-25 лет тому назад писали одно, сегодня совершенно противоположное. За бабло они и мать родную продадут. Ни чести, ни совести у этих оборотней нет...
информацию о портале и связаться с администрацией .

Ежедневная аудитория портала Проза.ру - порядка 100 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более полумиллиона страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

6 декабря в Украине отмечается день Вооруженный сил. Мы уже писали о . Совсем недавно список святых воинов пополнил и наш земляк – последний кошевой атаман Запорожской Сечи Петр Калнышевский.

Кошевой атаман Запорожской Сечи

Петр Калнышевский родился в 1691 году в казацкой семье на Сумщине. Дальнейшие, хотя и немногочисленные, данные о нем датируются серединой XVIII века, из которых известно, что казак был образованным на то время человеком, любившим читать книги.

В 1762 году Петра первый раз избирают кошевым атаманом Запорожской Сечи. В том же году в Москве произошла его встреча с императрицей Екатериной II. Очевидно ей атаман не понравился, потому что вскоре был снят со своей должности, пробыв на ней меньше года.

Во второй раз его выбрали в 1765 году. На этот раз Петр Калнышевский был во главе Сечи 10 лет – до самого ее разрушения по приказу императрицы Екатерины. Стоит отметить, то прежде на столь длительный строк никого не избирали – обычно кошевой атаман был на своей должности от года до максимум нескольких лет.

Война России и Турции

В время войны России и Турции в 1768-1774 годах Петр Калнышевский принимал участие в боях под Хаджибеем (нынешняя Одесса) и был удостоен высшей награды Российской империи – ордена Андрея Первозванного и звания генерал-лейтенанта.

Последний запорожский кошевой был очень верующим и много помогал украинским монастырям и храмам. За всю свою жизнь он только на личные средства построил с десяток церквей на родной Сумщине, в Киеве и Запорожье. Кроме этого он много внимания и средств уделял социальным вопросам. В границах «Вольностей Войска Запорожского» действовали 16 церквей. При каждой из них были церковно-приходские школы и школы повышенного типа. Также при храмах были госпитали для немощных, стариков и больных, которые содержались на средства святого атамана.

Трагедия Запорожской Сечи

Помимо внешней работы, Калнышевский по-отцовски опекался и самой Сечью – с одной стороны он пытался сберечь все привилегии казаков, а с другой – адаптировать казачий уклад жизни к новым реалиям существования на территории Российской империи. Кошевой атаман поднял материальный уровень Запорожской Сечи. Кроме этого, поддерживались и казаческие традиции – свободолюбие и демократия.

Все эта свобода очень раздражала императорский престол, поскольку считала Запорожскую Сечь неким государством в государстве, да еще и демократическим. Опасаясь такого народоправия и в других регионах Российской империи, по приказу Екатерины II и была уничтожена Сечь. Хотя были и другие причины. В глазах российских дворян, богатейшие запорожские земли были местом, где жили грабители и бунтари.

Летом 1775 года 100-тысячная российская армия окружила Сечь, где на то время находилось несколько сотен человек, а остальные были задействованы на хозяйствах. Петр Калнышевский, которому тогда было за 80 лет, понимал безысходность положения, и несмотря на то, что казаки рвались оборонять свой дом, не хотел пролития христианской крови и распорядился сдать оружие, и не оказывать сопротивление.

Соловецкий монастырь

Атаман и старшина были сосланы в Соловецкий монастырь на самом севере России. Здесь, в суровых условиях заключения святой Петр провел более 25 лет. Его камера размером менее 3 на 2 метра находилась в сыром полуподвальном помещении. Воздух в ней был затхлый, что вызывало удушение. Света в темницу поступало мало, а вид через малое окошко выходил на монастырское кладбище. Еще и режим содержания под стражей был достаточно строг. По неподтвержденным данным, праведного выводили из камеры в церковь трижды в году: на Пасху, Рождество и Преображение.

На свободу последний кошевой атаман вышел лишь в 1801 году, когда ему уже было 110 лет. За годы заключения, он потерял зрение, у него отросла длинная борода и волосы. Однако Петр не снимал своей казаческой одежды, которая к тому времени стала распадаться. При этом атаман пользовался уважением среди местных монахов.

После освобождения, ему был предоставлена свобода выбора в вопросе места поселения. Однако старец остался в Соловецком монастыре, где умер в 1803 году.

Вопрос о канонизации Петра Калнышевского поднимался уже несколько последних лет. В это время собирались и изучались сведения его биографии. В 2008 году он был прославлен в лике святых Украинской Православной Церковью Киевского Патриархата. Украинская Православная Церковь приняла решение о канонизации атамана в 2014 году, торжественное прославление в лике святых произошло в Покровском соборе города Запорожья 13 ноября 2015 года. Во время богослужения в центр храма вынесена икона святого Петра Калнышевского, написанная к этому событию. В икону вставлена часть мощей святого. К слову, так как атаман был похоронен на территории Соловецкого монастыря, где его мощи покоятся и сейчас, то в данное время их передача Украине и Украинской Православной Церкви маловероятно.

Святой казак Петр Калнышевский обновлено: Декабрь 6, 2015 автором: Миша Герасименко